— Ты не забыл, как твое заведение по моей просьбе перестали закрывать пожарные инспекторы? Раз в неделю, стабильно? То ящики у тебя пожарный выход перегораживают, то огнетушителей не шесть, как положено, а пять?

— Нет, не забыл…

— Что ж ты, гад, тогда делаешь?

Карман сидел за своим офисным столом в дальнем помещении кафе и, наморщив лоб, изучал столешницу. Человеку всегда бывает неприятно, когда его справедливо объявляют скотом. Карман, как и многие другие барыги, не исключение. Он из тех, у кого проблема получения наибольшей прибыли оттесняет в голове все человеческое. Но, к сожалению, я узнал об этом слишком поздно.

На мой рык в офис ворвался, как ветер, вышибала Егор. Его верный, как у собаки, взгляд, говорил: «Хозяин, покажи, кого порвать, и я порву!»

— Пошел на хер отсюда! — почти в ухо прокричал ему стоявший у самых дверей Ваня.

У вышибалы не хватило ума даже на то, чтобы понять: нужно идти туда, куда сказали, и побыстрее. Он думал.

Верховцев не дал ему возможности додумать до конца. Своим излюбленным «снизу-вверх» он повалил свою жертву, словно куль, на пол. Следом мелькнула нога, обутая в ботинок Ralf сорок четвертого размера, и вышибала вылетел в кафе под ноги изумленных посетителей.

— Сколько времени ты под корейцами?

— Год.

Барыги всегда очень тонко чувствуют момент, когда и на кого нужно ставить. Наверняка Боря сам обратился к Тену с просьбой о снятии крыши Мамая. Мамаеву он заплатил отступные и подлез, как проститутка под клиента, под Тена.

Воспитывать его я не собирался. Мне нужно было получить ответ лишь на два вопроса: кто говорил в диктофон и кто при этом присутствовал? Информация была получена незамедлительно. Надиктовывал какой-то тип из полиции, а присутствовал Табанцев. Да еще кореец, что раз в месяц приезжает к Карману за мздой. Помимо записи, они еще говорили о какой-то девке, которая сняла с их счета какие-то деньги.

— Ты толком говори, — посоветовал я. — Какая девка и какие деньги?

— То ли Коркина, то ли Кортнева… Нет, Коренева. Точно, Коренева!

Ольга Михайловна, оставаясь призраком, успевала делать весьма не призрачные дела. По документам на предъявителя она опустила счета покойного Тена на триста тысяч долларов.

— В каком банке?

— Сергей, откуда я знаю? — прошептал Карман.

— Не смей называть меня по имени.

Я развернулся и кивком головы позвал за собой друзей. Пропустив их вперед, я остался в офисе и прикрыл дверь.

— Карман, скоро твоей крыше, съехавшей на твою голову с Дальнего Востока, придет конец. Это я тебе обещаю. И вот когда тебя начнут прессовать Крест или Мамай, налоговики или брандмейстеры, упаси тебя господи набирать мой номер телефона.

— Сергей! — мне вслед неслась мольба.

Сдернув с вешалки норковую папаху Кармана, я запустил ею ему в рожу.

— Я же тебе сказал — никогда больше не называй меня по имени!

Два дня мы потратили на проверку всех банковских счетов Тена. В городе оказалось три банка, в которых хранился капитал бывшего бандита. Ни с одного из них после смерти владельца деньги не снимались и на счет не ложились. Сначала я почувствовал замешательство, потом злость на Кармана, который, испугавшись, дезинформировал меня, но потом успокоился и велел Ваньке проверить информацию в банках о счетах Кореневой.

Результат не заставил себя ждать. В этих же банках хранились суммы и на имя бывшей пассии корейца. Как это называется? Правильно, «крысятничество»!

Господин Тен умыкал капитал у своих братьев и помещал его на имя Ольги Михайловны! Кто проверит? А никто! Очевидно, Тен решил жить вечно, доверяя своей женщине настолько безгранично. Четыре дня назад Коренева закрыла два счета, сняв с каждого по сто пятьдесят тысяч. Оставался один, в банке покойного отца Ивана Бурлака. Пятьдесят тысяч долларов. Трудность с засадой заключалась в том, что, помимо нас, там было организовано и наблюдение Юнга — Табанцева. Кто они? Ответ на этот вопрос было найти так же трудно, как и найти Кореневу. В том, что начальник охраны одной из смен находится у Юнга, что называется, «на подсосе», ни один из нас не сомневался. Достаточно вспомнить информированность Юнга о нашем ночном визите в банк. Отсвечивать в финансовом учреждении своими физиономиями тоже было глупо. Лично меня в лицо знает уже добрая половина бандюков Юнга. Где гарантия, что Оленька меня не знает? Или Верховцева? Про Ваню я вообще умолчу…

Оставалось одно: наблюдение вне банка, но около него. Сидеть пеньками на дороге — занятие малоперспективное, кроме того, я еще должен, помимо дела Тена, заниматься другими преступлениями, ходить на совещания, работать с людьми… Два дня мы дежурили группами. Первый — Верховцев с Иваном, второй день — я с Иваном. К окончанию своего дежурства, после закрытия банка, я понял, что так можно просидеть до пенсии. Если у Кореневой хватает смелости после всего случившегося опустошать счета корейской мафии, оставаясь невидимой, то у нее должно хватить ума и на другое. Снять деньги со счета на свое имя — плевое дело. Это мы испытываем трудности с засадой. А она может появиться в банке хоть через месяц, хоть через год. Главное, чтобы счет не был арестован. Но в этом случае ей придется «засветить» адрес того финансового учреждения, где будет проводиться операция. Коренева так делать не станет. Ей проще прийти и взять.

Поразмыслив и спроецировав ситуацию на себя, я пришел к неутешительному выводу: имея на руках триста, я не стал бы рисковать из-за пятидесяти. Ни при каких обстоятельствах. Взял бы ноги в руки, задрал юбку да побежал бы быстро-быстро в сторону западных границ страны. Однако я понимаю: есть люди, которые справедливо полагают, что триста пятьдесят больше трехсот. Именно поэтому я и верил в удачу.

Наш вечерний разговор в кабинете прервал телефонный звонок. Верховцев снял трубку, буркнул что-то невразумительное, после чего молча протянул трубку мне. Его лицо не обещало мне разговора с любимой девушкой.

— Добрый вечер, дорогой товарищ Загорский. Я вам звоню по поручению известного вам господина. Вашего решения ждут два автомобиля. Один стоит на соседней с вашим отделом улице, а второй у вашего дома. Один из них обязательно повезет груз. Ваше решение?

Да, это не понять русским умом. Меня сначала напрягли, потом расслабили. Когда они поняли, что я расслабился достаточно, меня сейчас снова напрягают. Победа будет за ними. Они это прекрасно понимают.

После того как Юнг отпустил Настю, я решил, что ее больше не тронут. Во всяком случае, до тех пор, пока я не сделаю очередной наступательный шаг. А Юнг и не собирался ждать очередного шага. Похищение Насти было сделано не для того, чтобы я ничего не делал, а для того, чтобы я делал то, что они хотят. Сейчас они просто диктуют условия и предлагают варианты, отказаться от которых я не в силах. Речь идет уже не обо мне, а о невинной молодой женщине. Они для того и продемонстрировали ей пожирание барашка, чтобы она рассказала об этом мне.