Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По статистике одна из трех тысяч цеце — носитель страшной, почти неизлечимой сонной болезни. Но львы, конечно, не знают об этом. Я видел их на деревьях и в заповеднике Найроби. Там нет мухи цеце, но есть деревья. Может, львы иногда лезут повыше просто потому, что завидуют жирафам, кто их знает?
Арушский заповедник хорош тем, что здесь есть еще места, где пока не ступала нога человека. Дно кратера Нгурдото заболочено, и только сверху, с кромки, заросшей лесом, можно смотреть вниз на огромное изобилие животных. Никто не обгоняет тебя, не пылит впереди, не толкает в бампер, если, конечно, сумеешь добраться сюда по совершенно девственному бездорожью. В этом-то и кроется основная причина первозданности Арушского заповедника.
Шум мотора спугнул отдыхавшую в болоте толстую самку бородавочника. Она глупо заметалась у самых колес, бросилась в сторону и неуклюже втиснулась в первую попавшуюся кабанью яму в траве, только клыки остались торчать снаружи. Хороший способ обороны. Но не от пуль.
В лесу около кратера Нгурдото я впервые близко увидел леопарда. Уже смеркалось. Снимать, к сожалению, было невозможно, и мы минут пять-семь поиграли с ним в детскую игру «гляделки». Смотрели друг на друга, кажется, не моргая. Нас разделял какой-то десяток метров. Леопард в холеной темно-пятнистой «шубе» не уходил. Совершенно спокойные, светло-желтые глаза: власть, сытость, уверенность в себе, ни один мускул не дрогнул (у леопарда). Я вспомнил об Экли…
С востока над Арушским заповедником высится Килиманджаро, с запада — пепельный конус горы Меру. В это утро все было в низких, тяжелых, синевато-серых облаках, спускавшихся чуть ли не до кустарника. Машина скатилась вниз с пригорка, как на роликах, по мелким камням. Впереди, метрах в двадцати-двадцати пяти, в небольшом «коридорчике», свободном от кустарника, стоял слон. Тяжелые, искривленные и потрескавшиеся от возраста бивни почти касались земли. Слон не шелохнулся, только нервным движением слегка растопырил уши.
Справа и слева кустарник, так называемый африканский буш. Это не совсем наш кустарник. Среди зарослей и колючек трудно пробраться пешком, а на машине— даже нечего и пытаться. Сзади каменистый пригорок. Камни — настоящий горох. Взберешься ли назад? Я заглушил мотор и стал ждать. Слон не собирался уступать нам дорогу, время от времени продолжая подергивать ушами.
Вчера днем, где-то в этих местах мы встретили крупного носорога. Он стоял совсем близко, но не был настроен агрессивно. Мы остановились, поснимали его и двинулись дальше. Было солнце, и мысль об опасности просто не приходила на ум.
Этот слон наверняка здесь не один, а с семьей, которая спряталась в кустарнике. Он охраняет их. Поэтому сразу же пришлось отказаться от попытки прорваться через столь неожиданный кордон. Можно попасть в западню. Я вспомнил историю о том, как однажды в кенийском заповеднике Цаво группа туристов остановилась поблизости от стада слонов, чтобы их сфотографировать. Две легковые машины спрятались в тени баобаба. Водители подняли капоты, чтобы немного остыла вода в радиаторах. Слоны вели себя мирно и вроде бы не обращали внимания на туристов. Один из них подошел совсем близко и случайно задел хоботом горячий мотор. Тут началось! Как потом рассказывали, слоны вмяли в землю эту машину, а вместе с ней трех или четырех пассажиров…
Мы продолжали тихо ждать. Я сделал несколько кадров из кабины, пока слон не отошел немного в сторону. Как оказалось, с ним действительно были и другие слоны по крайней мере — штук шесть. Среди них самки с детенышами.
Не позавидуешь питекантропам, которые ходили на мамонтов с камнями и палками! Зато у слонов есть все основания завидовать своим далеким предкам. Тогда охота напоминала дуэль. Потом, с усовершенствованием оружия, животных стали истреблять в таких количествах, что их дальнейшее существование оказалось под угрозой. Правда, вместе с животными стало исчезать и славное племя охотников, потомки которого перешли на работу в заповедники или просто выродились в туристов, ведущих прицельный огонь из телеобъективов. От того, что стало меньше охотников, никто не пострадал, разве что охотничьи рассказы потеряли свой былой аромат и стали слишком уж правдоподобными.
* * *
Прошло более пятидесяти лет с тех пор, как Экли охотился в Восточной Африке. За это время многое изменилось.
— Простите, сэр, что пришлось вас побеспокоить. Мы хотели бы заглянуть в багажник вашей автомашины, — настойчиво, хоть и вежливо, сказал молодой загорелый англичанин, одетый в куртку и шорты цвета хаки. Двое африканцев стояли поодаль.
Этого я не ожидал. Когда увидел человека с поднятой, как семафор рукой, то решил, что он, видимо, просит подвезти до города.
— С удовольствием, — ответил я, — если вы сначала представитесь и, кстати, объясните причину вашего любопытства.
— Мы из управления национальных парков министерства природных ресурсов, — сказал англичанин, вынимая из кармана куртки свои документы. — Еще раз извините нас, сэр, но это входит в наши обязанности. Взгляните вон туда…
У обочины дороги, там, где были его сослуживцы, что-то лежало. Присмотревшись, я увидел шкуры и рога антилоп. Все стало понятно: борьба с браконьерством.
Лучшие, живописнейшие уголки Кении отведены сейчас под национальные парки и заповедники. Это район горы Кения, озеро Накуру с розовыми фламинго, окрестности Найроби, Цаво, Амбосели и другие места. Как-то ночью львы из Найробийского заповедника забрались на ферму одного европейца и задрали нескольких коров. Шум разбудил фермера, и он пристрелил непрошеных гостей. Разразился скандал. Многие требовали отдать его под суд или вообще лишить кенийского гражданства. Вот как рассматривается теперь вопрос об охране животных в Кении. Их не только оберегают, но пытаются распространить в тех областях, которые они покинули по различным причинам или где вообще никогда не водились.
«Килагуни лодж» — небольшой пансионат для туристов в заповеднике Цаво. За цементным барьером широкая открытая веранда. Внизу водопой слонов. Почти прямая, утоптанная ими тропа уходит далеко в глубь африканского буша, над которым на горизонте возвышается огромный снежный шатер Килиманджаро.