– Эй, Десант, ты уже чего? Проснулся?

Голос в глубине подвала, шевеление. Из кромешной темени в призрачный полусвет вползло нечто грязное и смердящее, это нечто последние месяцы было моим единственным другом, хотя понятие «друг» в данной ситуации, пожалуй что, неприемлемо. У подобных мне нынешнему друзей нет, есть попутчики по жизни, подельники, врагов море, а друзей нет и быть не может.

– Закурить нету? – спросило нечто по кличке Борода.

Борода у моего утреннего собеседника с одноименной кличкой действительно была замечательная – седая лопата до пупа. Благодаря ей, бороде, мой подельник периодически косил под отставшего от поезда обворованного попа. Иногда, правда, очень редко, ему верили полуслепые старушки, давали малую толику денег, которые лжепоп тут же пропивал.

– Ну, так есть закурить?

Он каждое утро начинал с этого вопроса. Раньше я ему отвечал, потом надоело.

– А если закурить нету, то пошли, Десант.

Десант – это моя кличка. Имена в нашей среде редкость. Если и встречаются, то непременно в связке с точными и короткими определениями их обладателей. Например: Дуся Бухая, Колька Одноногий, Петька Сифон…

Я молча поднялся и вслед за Бородой поплелся к выходу. Подвальная дверь, послушно скрипнув, выпустила нас на заплеванную лестницу. Следующая дверь, «парадная», открыла перед нами вид на помойку подле каменного полуразвалившегося забора, исписанного короткими детскими изречениями про то, что «рэп – это кал», а «Спартак» – чемпион».

– Двинули на Плешку? А, Десант, рискнем?

– Лады, дернули. Уж весна на дворе, вряд ли про меня там еще помнят…

Мы шли переулками к метро. Скоро оно откроется, и, может быть, нам удастся пройти без жетона. Очень может быть, что нас брезгливо не заметят. Хотя, возможно, и заметят, и еще как заметят. Молодые безусые менты любят иногда привечать нас дубинкой по лбу или каблуком по заду. Ну да ничего, мы привычные.

Мы шли, готовые и безразличные ко всему. Две растрепанные фигуры в утреннем тумане, два призрака Большого Города, два вонючих, в прямом смысле этого слова, бомжа.

Еще совсем недавно, прошлой осенью, я был вполне приличным, почти что преуспевающим обывателем среднего возраста по имени Семен, по фамилии Ступин, по отчеству Андреевич. Была у меня и квартира, пусть небольшая, но своя, и машина, пусть плохонькая, но ездила. Работал я инструктором рукопашного боя в скромном спортивно-оздоровительном клубе, подрабатывал гладиатором, то бишь участвовал в так называемых боях без правил. Как инструктор получал не много, как гладиатор зарабатывал очень даже ничего. Жил себе я жил, никого не трогал, да вот незадача – злые дяди размечтались попользовать гладиатора Семена Андреевича Ступина в качестве террориста. И так они меня убедительно уговаривали, так интриговали, такие деньги сулили, что я, честное слово, обиделся. Не терплю, когда меня держат за придурка. В общем, дал я себя уговорить, а потом всех, кто меня уговаривал, вместе с их многочисленными приспешниками и наймитами взял да и наказал. Устроил маленькую войну, в итоге которой потери противника составили человек двести без малого, а я лишился всего-навсего своей биографии. Номинально Семен Андреевич Ступин умер. Погиб на глазах у нескольких десятков милиционеров. Грохнулся на машине с Бережковской набережной в воды Москвы-реки и утонул. Между тем фактически Семен Андреевич, то бишь я, и сейчас живее всех живых, и цель моя ближайшая проста и незамысловата, как обелиск. Очень мне хочется как можно скорей зажить прежней, нормальной человеческой жизнью. Снова иметь квартиру, работу, друзей, любимую девушку… Разумеется, придется начинать с нуля, под чужой фамилией, с чужим прошлым. Но прежде всего нужно выжить.

Погиб-то я, конечно, погиб, причем, как выше было отмечено, погиб принародно, вот только труп мой, к сожалению, не найден, а это настораживает. И негодяев, которым я сорвал прекрасно спланированный далеко за рубежами СНГ террористический акт, и господ из ФСБ (еще бы, какой-то безвестный Ступин С. А. сорвал прекрасно спланированный террористический акт). Ну и до кучи, в милицейском ведомстве я прохожу, наверное, сразу статьям по десяти. Ищут меня, нутром чую, ищут! Причем все сразу, очень упорно и скрупулезно. Но не там ищут. Из Москвы я не бежал, пластической операции не делал, в подполье не скрываюсь. Просто ушел на дно. Опустился, в социальном смысле этого слова. Красиво выражаясь – деклассировался. И существую максимально открыто, по возможности честно, во всем своем нынешнем мерзопакостном виде. Я не мылся уже месяца четыре. Оброс, извините, завшивел, благоухаю ядреной смесью аммиака и перегара. Мой бутик – помойка, мой обеденный стол – урна, мое жилище – подвал, чердак, коллектор. И еще – изо рта у меня пахнет гнилым больным зубом, а на щеке растет чирей, наверное, от грязи. Ну кому из облеченных властью господ придет в голову брать, например, отпечатки пальцев у подобного мне типа. Даже у помешавшегося на дешевом детективном чтиве выпускника милицейской учебки я не вызову подозрений, только презрение и брезгливость. И криминальные элементы я не интересую, для них я «чмо», недочеловек. Об меня западло пачкать ножик, на меня жалко тратить пулю.

Помимо прочего, статус бомжа – отличный плацдарм для будущей новой добропорядочной жизни под чужой личиной. Московские бездомные давно уже приняли меня за своего. Спросить какого-нибудь Вальку Ханурика с Белорусского вокзала или Битюка с Павелецкого, как долго они знают Десанта, и вам ответят – лет пять, не меньше. Я вписался в московскую клоаку органично и естественно. Я не ряжусь под нищего, не лицедействую. Я живу точно так же, как и они. Я стал своим. Своим в доску. Пью все, что горит, запойно и с удовольствием. Забыл, что такое брезгливость. Не обращаю внимания на оскорбления и презрительные взгляды прохожих. Иногда выхожу на паперть, стою с протянутой рукой, прошу милостыню.

Прокол в образе случился лишь однажды, примерно три месяца назад, в середине января.

Было холодно, шел снег, и уже два дня мы с Бородой голодали, а главное, не выпивали. Как сейчас помню, подходит к нам на задворках Ленинградского вокзала мелких размеров бандит. Все как надо – кожанка, бритый затылок, медная цепочка под золото на шее. Пацан еще, лет двадцати, не больше.

– Заработать хотите? – спросил бандюшонок.

– Чего робить треба? – откликнулся Борода.

Иногда он ни с того ни с сего переходил на украинскую мову. Дурная привычка. Из-за нее Борода однажды схлопотал в челюсть от бывшего матроса-черноморца, ныне сержанта милиции. Логика элементарная: вы, хохлы, наш Черноморский флот хотите присвоить, ну так и получай за это по рогам!

– Вагон треба разгрузить, бригаду собираю. – Бандит достал из кармана пачку сигарет, закурил, предложил нам.

Меня такая щедрость сразу же насторожила, а Борода обрадовался. Бедняга давно жил только сегодняшним днем, и не днем даже, а часом. Чего-либо планировать или предвидеть он окончательно разучился. Сейчас хорошо, и ладно, вечером помру, и хрен с ним…

– Сколько платишь? – вмешался я в разговор.