Зубов в очередной раз повернул голову и посмотрел на Ворохтина. Должно быть, у милиционера уже шея заболела, потому как он принялся массировать ее и при этом сильно морщился.

– Свободен! – сказал он и уточнил: – Пока свободен! И не надо радоваться. Сияешь, как новая копеечка.

– А почему мне не радоваться? – возразил Ворохтин. – Вы же прекрасно знаете, что к этому порошку я не имел никакого отношения. Теперь все потихоньку встанет на свои места.

– Ты так думаешь? – усмехнулся Зубов.

– Да, – подтвердил Ворохтин и посмотрел на полукруглые, словно буйки, острова. – Скоро содержимое сумочки к вам вернется. Только уже в качестве орудия убийства.

Обычай стучаться в дверь при входе в чужое жилище рождает серьезные проблемы, когда надо войти в палатку. Ворохтин минуту топтался рядом с палаткой Киры, то покашливая, то щелкая пальцами, то аплодируя. Наконец он задал простой и прямолинейный вопрос:

– Кира! Ты там жива?

– Да, – отозвалась изнутри девушка. – Только ко мне нельзя. Я сейчас!

Он слышал, как шуршит одежда, потом вжикнула «молния», и Кира вышла из палатки. Она опять была в своей вечной штормовке, застегнутой под самое горло. Ворохтин взял девушку под руку и повел к берегу.

– Мне посчастливилось увидеть тебя сегодня без штормовки. Должен признаться, тебе очень идет быть не в ней.

Кира рассмеялась и осторожно высвободила руку.

– Это комплимент? А о чем вы разговаривали с милиционерами?

Он остановился и повернулся к девушке:

– Кира, скажи, ты случайно не видела, кто крутился возле милицейской машины, когда Зубов с сержантом уплыли к Пятому острову?

– Уплыли к Пятому острову? – повторила она и задумалась.

– Это было, когда ты вернулась на моей машине с лодочной станции, – уточнил Ворохтин.

Кира ахнула и прижала ладонь ко рту.

– Вы уже видели? – виноватым голосом произнесла она.

– Что?

– Свою машину!

Ворохтин с досадой покачал головой:

– Ты не о том думаешь! Черт с ней, с машиной!

Они вышли на пляж и сели на лавку.

– А что значит «крутился»? – спросила Кира. Она профессионально чувствовала, что дело пахнет сенсацией, и хотела выжать из Ворохтина всю правду.

– Только это не для печати, – предупредил Ворохтин. – Кто-то умыкнул из машины наркотик.

– Тот самый, который нашли у вас? – Глаза у Киры загорелись от любопытства. – А кому мог понадобиться наркотик?

– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил Ворохтин.

Кира задумалась.

– Если бы вы мне заранее сказали, что надо следить за милицейской машиной…

– Заранее! – хмыкнул Ворохтин. – Если б мне заранее сказали, что на островах один за другим начнут гибнуть люди!

Над озером пролетел красный пожарный вертолет с привязанной к нему емкостью. Зависнув над Пятым, он раскрыл емкость, и на чадящий лес хлынула вода.

– Как всегда, вовремя, – произнесла Кира. – Человек сгорел, лес тоже. Но дым еще идет. Непорядок! И начинается грандиозная показуха. Вертолеты тарахтят, вода брызжет, угли шипят. Такая феерия Саркисяну и не снилась.

– Вот об этом и напиши в свой журнал.

Кира насмешливо покосилась на Ворохтина.

– Что ж вы меня все время учите журналистике! Я буду писать то, о чем публике интересно читать, – ответила она.

– А о чем публике интересно читать?

– О том, что она способна понять своими глупыми и жестокими мозгами. То есть самые примитивные чувства и поступки: струсил, обозлился, влюбился, убил, сожрал, трахнул… Публика заказывает музыку и за нее платит. А я хочу, чтобы мне тоже платили. Я люблю деньги. Мне надоело считать мелочь в кармане. Понятно?

– Конечно, понятно, – ответил Ворохтин. – Но я хотел бы узнать другое: кого – Лагутина или Ботаника – убийца намерен оставить жить?

– Имя победителя хотели бы узнать миллионы зрителей, – ответила Кира, следя за тем, как пожарный вертолет закладывает вираж и скрывается за лесом. – Саркисян объявил тотализатор: первые десять человек, которые дозвонятся в студию и правильно назовут имя, получат призы.

– Кому-то повезет. А я ни разу ничего не выигрывал, – признался Ворохтин.

– Я тоже, – ответила Кира.

– Так попробуй выиграть, – предложил Ворохтин и достал из кармана мобильный телефон.

– Вы что? – Кира с удивлением посмотрела на Ворохтина. – Серьезно?

– А почему бы нет?

Она с опаской смотрела на трубку, словно это был пистолет и Ворохтин предлагал девушке застрелить одного из робинзонов.

– Это ужасно, – произнесла она. – Знали бы зрители, что гадают на крови…

– И все же?

Кира долго не могла назвать имя.

– Ботаник, – наконец прошептала она.

– Что – Ботаник?

– Ботаник победит. А вы как думаете?

– Никак, – ответил Ворохтин. – Все равно ничего не выиграю, так зачем зря голову ломать. Мне не дает покоя другой вопрос.

– Какой же, если не секрет?

– Что связывает убийцу и того человека, который победит.

Во второй половине дня Саркисян давал показания в районной прокуратуре.

– То, что Бревин не сгорел на острове, а был застрелен в гостинице – это для меня полнейшая неожиданность! – запальчиво лгал он. – В пьяном угаре такое не пришло бы мне в голову! В кошмарном сне не увидел бы!

Немолодой, высокий, с рыжими усиками и обширной лысиной следователь слушал его внимательно и не перебивая.

– А вот администратор гостиницы утверждает, что ваши сотрудники, в том числе и Гвоздев, дважды в день приезжали за Бревиным и куда-то увозили его на джипе.

– Это ужасно! – произносил Саркисян, прикрывал глаза и прижимал ладонь ко лбу. – Все это безобразие творилось за моей спиной. Люди, которым я бесконечно доверял, нагло пользовались моим доверием. Втайне от меня они вступили в сговор с Бревиным и занялись грандиозной профанацией. Если бы они обманули только меня! Так ведь жертвой этого обмана стали сотни тысяч доверчивых телезрителей!

– Но Чекота сказал, что вместе с Гвоздевым выполнял ваш приказ.

– Правильно! – часто моргая и растягивая пухлые губы в улыбке, подтвердил Саркисян. – А что он еще мог сказать? Что действовал по собственной инициативе? А зачем ему признаваться, если проще все свалить на руководителя. В нашей стране всегда и за все отвечает начальство. Работник пьет – виноват начальник. Работник ворует – виноват начальник. Работник…