Так и есть: первым мощным залпом русские отправили с десяток стокилограммовых «чемоданов». А упакован был каждый самым смертоносным содержимым. Такие могли запросто не только уничтожить прямым попаданием танк или накрыть целое отделение, но и образовать глубокую воронку на месте сплошь забетонированного ДОТа или ДЗОТа.

Первые снаряды русских легли в недолет, взметнув в воздух тонны земли. Но каждый следующий разрывался ближе к позициям, взметая ввысь фонтаны пыли, комьев земли и осколков.

Никаких вспышек выстрелов по фронту видно не было. Значит, это дальнобойная вражеская артиллерия проводит подготовку, расчищая для наступающих дорогу. По мощи и силе, с которой каждый пущенный противником снаряд сотрясал почву, можно было предположить, что на позиции падали 150– и 200-миллиметровые снаряды русских гаубиц и дальнобойных орудий.

Затем небесная твердь заполнилась адской, в самой преисподней рожденной музыкой – истошным, пронзительным ревом. Это произвел свои выстрелы «сталинский орга́н»[13], страшное оружие русских – реактивные установки залпового огня.

«Дымоходникам» повезло. Ураганный огонь, рожденный мощнейшей взрывной силой реактивных снарядов, длился недолго и в основном ушел в «перелет», задев край хуторского заднего двора.

Пройдя огненной полосой по дальнему рубежу хутора, огонь дальнобойной артиллерии противника и реактивные снаряды «сталинских органов» переместились далеко вглубь, обрушившись на оборонительные рубежи непосредственно вблизи Зееловских высот и сам город.

Артобстрел не утихал. Наоборот, интенсивность его только возросла. Вскоре целый град снарядов с непрекращающимся воем посыпался на позиции.

Хаген и Люстиг, скрючившись в позах новорожденных младенцев, забились в самые углы своей ячейки, как будто это была материнская утроба, в которой они инстинктивно искали спасения от «чемоданов», с низким, басовым ревом тяжело, с оттяжкой, врезавшихся в землю.

Отто казалось, что это гигантские стальные пальцы огромного чудовища вонзаются в землю, хватают и рвут ее плоть, стараясь сдвинуть, сбить ее с оси. Всякий раз, когда вся почва вместе с засыпанными землей солдатами и окопом вздрагивала, где-то внутри живота, в самых кишках, возникало ощущение, что очередному снаряду 200-миллиметровой гаубицы едва, на волосок, не удалось сорвать земляной земной шарик с ветки, к которой Всевышний прикрепил его на вселенском древе.

Все вокруг ходило ходуном, вздымалось и опадало. Возможно, это уже был эпицентр бури, а может, только провозвестье накатывавшего огненного урагана. Мощных, сокрушающих взрывов крупнокалиберных «чемоданов» уже почти не было слышно. Теперь по оборонительным позициям работали орудия с меньшим калибром и более тонким «голосом»: 85-миллиметровые зенитки, 122– и 100-миллиметровые пушки.

Отто по опыту прекрасно знал, что их огонь в окопах пережидать было намного опаснее. «Чемодан» за километр слышно, он громоздкий, подымает тонны земли, но осколки от него большие, разлетаются далеко. Шансов, что такая махина попадет именно в тебя, намного меньше.

Другое дело – средние калибры. Эти сыплются часто и всюду, пропахивая каждый сантиметр спасительной земли. И спасения от взрывов, ударной волны и осколков, от неумолимой поступи огневого вала, сметающего все на своем пути, не найти…

Остается лишь одно: раствориться в самом укромном уголке окопа, в самой потаенной складочке земли, вжаться в нее так, чтобы исчезнуть, чтобы смерть, пролетая верхом на очередной раскаленной болванке, тебя не заметила. Спрятаться и – молиться, молиться, молиться, чтобы пронесло. На слух ловить каждую нарастающую ноту в ревущей какофонии артобстрела, бережно сопровождать ее, чтобы провести аккуратненько мимо. Мимо, опять мимо, опять мимо… И молиться, молиться, молиться…

Чья-то рука с силой ухватила Хагена за шиворот и выволокла на воздух из груды земли. Хаген не сразу сообразил, кто это.

– Где Люстиг?! Где Люстиг?! – кричало ему черное лицо с ослепительно белыми белками глаз. Это был Фромм.

– Где-то здесь… – отозвался Хаген, тут же принявшись шарить в земле руками. Пальцами левой он наткнулся на сапог.

– Скорее!.. Он здесь! – закричал Отто, потащив за ногу. Но нога не поддавалась.

– Погоди… – Оттолкнув Хагена в сторону, Фромм принялся быстро-быстро раскапывать ладонями земляную груду возле срытой стенки окопа.

Люстига здорово присыпало. Но он оказался жив. Этот хитрец вытащил из ящика заряды для «панцершрека», улегся вдоль стенки окопа и накрыл пустым ящиком голову на манер козырька. Когда Люстига накрыло земляной волной, у него образовался запас воздуха. Хотя одним из замков крышки ящика его здорово садануло по лбу, и теперь из рассечения лилась кровь, заливая ему глаза.

– Я убит… я убит… – беспрестанно бормотал он, растирая кровь по лицу.

– Угомонись… – резко осадил его Фромм. – Жить будешь… В отличии от Шеве… Черт, где у него перевязочный пакет?..

– Шеве? – тревожно переспросил Хаген. – Что с Шеве?

– Убит… – тяжело выдохнул Фромм. – Убит, понимаешь ты или нет?!

Он закричал так, будто Хаген был как-то виноват в гибели Шеве. Он вдруг задышал часто-часто, пытаясь подавить спазм рыданий, который схватил его за горло. Утерев нос рукавом шинели, Фромм вытащил из своей сумки перевязочный пакет, разорвал его и, достав бинт, принялся перематывать разбитый лоб Люстига.

– Осколок… – более спокойно выговорил Фромм. Наверное, оказание помощи раненому товарищу придало ему сил и помогло успокоиться.

– Сволочи… Это все из-за них… – с лютой злобой выговорил Фромм. – Мы могли бы переждать артобстрел в блиндаже, а не в этих проклятых окопах. Все бы тогда уцелели… Какого черта мы рыли эти блиндажи? Для гребаных танкистов? Они и так по уши в броне. Сволочи… Сволочи…

– Это все из-за боевого охранения… – кивнув, согласился Отто.

– Будь они прокляты… – выругался Фромм. – Мне показалось, я раз десять побывал на том свете во время этого артобстрела, дьявол его забери. Но мне удалось вернуться оттуда такое же количество раз. А вот Шеве… Чертов осколок… – вдруг выговорил Фромм таким тоскливым голосом, что Хагену показалось – тот сейчас заплачет.

Но Фромм сдержался.

– Даже не знаю, когда его… – продолжал он. – Даже не вскрикнул. Сидит себе спокойно. Смотрю – а он уже не дышит. Весь окоченел…

Пока Фромм перевязывал ошарашенного, ничего не соображавшего Люстига, Хаген раскапывал ящики с зарядами. Сначала он работал руками. Но так дело двигалось медленно, и тогда он взялся за саперную лопатку. Ящик он отыскал сразу. Сложнее пришлось с зарядами, которые Люстиг выложил, готовя себе укрытие. Они, как и сама труба «дымохода», оказались в самой глубине кучи мокрой земли, насыпанной взрывом в окоп.