«Это, нет слов, смешно. И похоже на правду: Сципион мог скрыть за язвительной шуткой истинную, позорную, причину цензорского осуждения, – понуро размышлял Марк. – Только я-то сам, хоть и не по столь пошлой причине, а из-за физического несовершенства, также не могу исполнять военные обязанности своего сословия! А что я вообще могу? Сочинять не стоящие внимания стишки да по сомнительным местам шататься?! И в этом – вся моя жизнь? Как бы я хотел узнать о своей судьбе!»

Эти неприятные мысли, как ни странно, вдруг придали ему отваги, и Марк, внутренне собравшись, встал со своего ложа, чтобы подойти к цензору. Валерий ободряюще кивнул.

Приблизившись к столу Гнея Домиция и его главных гостей, Марк замешкался и остановился, лихорадочно соображая, как вступить в беседу после положенного приветствия. Но тут сам Гней Домиций заметил его. Как заметил с опытностью пожилого человека колебания и нерешительность, без сомнения легко читаемые на лице Марка. И великодушно пришел на помощь.

– Марк! – окликнул он радостно, будто Марк собирался прошествовать мимо. – Могу я попросить тебя подойти к нам? – И, обратившись к своим знатным гостям, добавил, представляя Марка: – Это Марк Витилий Гаэлиан, приемный сын и воспитанник Луция Гаэлия, из всадников. Друг моих сыновей, немного поэт, немного повеса, он оживляет наши вечера своим искрометным юмором и неунывающим духом! Мы все любим его. Марк, дорогой, не смущайся! Не подаришь ли ты нам, старикам, несколько минут общения?

У Марка заколотилось сердце.

– О да! Конечно! С огромным удовольствием! – И, чтобы не лукавить, добавил: – Я сам хотел, прости меня, господин Домиций, обратиться к тебе и твоим достойным гостям, если это не помешает вашему отдыху.

Он выпалил это, глядя не на Гнея Домиция, а на Публия Сципиона, который поднял склоненную над столом голову и повернулся, чтобы лучше рассмотреть подошедшего. Марк неожиданно испугался: странный образ мелькнул в его сознании – что над простыми кушаньями, выбранными Сципионом из всего обильного угощения, вдруг «взойдет», как торжественное светило, неприступный лик консула-триумфатора. И возникнет досадный, неприятный диссонанс: непритязательность и простота блюд – и выражение лица великого полководца!

Но в тот же миг на Марке остановился взгляд Сципиона – приветливо и открыто, просто и дружелюбно.

* * *

«На следующее утро Валерий спросил меня, интересный ли получился разговор. Он разыскал меня на берегу Тибра; помнишь, там есть одно уединенное место (мое любимое), где совершенно не слышен шум города, а река делает красивый плавный изгиб. Я просидел там всю ночь без сна и побыл бы один еще немного, но объявился Валерий с требованием немедленно пересказать разговор со Сципионом. Если бы он приступил ко мне с этим накануне, когда мы расходились с пира, я бы ничего не смог толком ответить, так как пребывал в тот момент в глубочайшей задумчивости, граничащей с ошеломлением или даже потрясением!

Я получил, что хотел, и даже, кажется, больше, чем надеялся. Хотя и не задал всех своих вопросов (о судьбе и прочее). Но дело не в этих моих несчастных вопросах, многие из которых истаяли, как клоки тумана под лучами восходящего солнца. Дело – в воздействии самой личности Публия Корнелия Сципиона. Мощь и обаяние этого человека – вот то самое „солнце“, что рассеяло „туман“ моей души. Мы говорили о судьбе, о снах, о стоицизме, о книгах, о путешествиях. И о поэзии тоже, разумеется, – обо всем сразу и вперемешку, так, как я и спрашивал. Я не знал, сколько времени он захочет мне уделить, поэтому поначалу был несколько нелогичен и тороплив. Ты, Гай, несомненно, исправишь меня: „Не тороплив, Марк, а – напорист!“ Кажется, я действительно был напорист. Сципион, конечно, это заметил. И знаешь, что он сделал? Он не рассердился, не сдвинул брови, не съязвил и не оттолкнул меня! Он просто сказал: „Если мы не успеем договорить здесь, ты всегда можешь зайти побеседовать ко мне домой“. Его спокойствие передалось мне и вразумило быстрее и лучше, чем… Понятно, с кем я сравниваю. В общем, я жадно спрашивал – Сципион отвечал, а еще говорили его друзья, Га й Лелий, поэт Люцилий и этот грек, философ Панетий. Что тоже было безумно интересно!»

* * *

Ночью, не замечая холода, Марк обдумывал все то важное, что почерпнул из беседы. И размышлял не только о глубине ответов Сципиона, не только о широте его познаний, но и о его открытости, дружелюбии, простоте и скромности, о чем раньше столько слышал, и в чем великодушная Фортуна позволила ему убедиться лично.

Публий Корнелий Сципион Африканский Младший – он беседовал с Марком как с равным! И не мелькнуло ни доли высокомерия, ни тени превосходства! Ни на малейшее мгновение цензор Рима не обнаружил, насколько более высокое положение он занимает по сравнению со своим молодым собеседником! Марк был подкуплен, заворожен простотой и задушевностью того, перед кем трепетали коварные карфагеняне, и смирялся сам Вечный город.

Уже через несколько минут разговора Марк почувствовал себя настолько непринужденно, что легко произнес старательно заготовленную фразу:

– Не будет ли большой дерзостью с моей стороны, господин цензор, если я позволю себе задать Вам несколько вопросов, чрезвычайно для меня важных?

– Конечно, дружок, – очень просто ответил Сципион, – спрашивай. Надеюсь, твои вопросы не окажутся скучными!

Вот и всё, так просто: «Конечно, дружок»! А затем, едва Марк начал, улыбнулся его нетерпению и добавил:

– Не торопись. Если мы не успеем договорить здесь, ты всегда можешь зайти побеседовать ко мне домой. Я часто принимаю по утрам… – Сципион ободряюще кивнул, поощряя своего молодого собеседника.

– Спасибо, я не буду торопиться!

– А я уточню – уж очень быстро ты говорил! – твой первый вопрос был о судьбе? Ты хочешь знать, верю ли я в судьбу?

– Да, – кивнул Марк. – А еще – как узнать свою судьбу?

– Ты начал быстро, с наиболее сложного и с самого, как я догадываюсь, для тебя важного. Сразу видно, промедления не в твоей натуре!

Марк с сокрушением вздохнул.

– Ничего-ничего. – Сципион снова доброжелательно улыбнулся: – Это не всегда плохо. А в судьбу я верю. Но расскажи-ка мне в двух словах о себе.

Марк, стараясь не отвлекаться на пустяки, с удовольствием рассказал, кем были его предки, кто и при каких обстоятельствах усыновил его, как любит учиться новому и кто его друзья.

– Один из них, Гай, мне как брат. Можно сказать, он меня вырастил. Второй – Валерий, с ним мы с детства дружны. Он здесь, мы пришли вместе.

– Ты слышишь, Лелий, – обернулся Сципион к своему другу, – у этого юноши тоже есть друг Гай!

Гай Лелий приветственно поднял чашу с вином, а Сципион спросил Марка:

– А чем ты любишь заниматься?

– О, наверное, ничего особенного: книги, прогулки, беседы с друзьями, уединение в лесу и у Тибра. Море люблю. Я никогда не путешествовал, если не считать Сицилии, но, думаю, я бы полюбил путешествия.