А ведь в принципе все давно между ними кончилось, даже не повторившись. Но тогда, как говорится, простите, почему при воспоминании о Карине, об их той единственной фантастической ночи, у Сани начинало тревожно биться сердце, а в ладонях вспыхивал обжигающий жар от ее сильного и жадного тела?..

О Господи, сколько соблазнов вынужден претерпевать нормальный мужчина! И как избежать их, когда собственная супруга, будь она неладна, со своими капризами и вычитанным из теткиных старинных книг «аристократизмом», находится постоянно за тридевять земель, считай, за границей, и ей там вовсе не холодно без мужа. А тут тебе даже ближайший товарищ готов свинью подложить. Ну не свинью, конечно, не в буквальном смысле. Поскольку Карина все-таки весьма… знойная женщина и оч-чень… Однако есть и закон профессии — никогда не путать служебные возможности с личным. Но!.. Вот-вот, именно это самое «но» и является первым шагом к полной деградации и распадению личности. Боже, как хорошо это знал Александр Борисович Турецкий. А Саша — забыл. И чем больше разжигал он в себе внутренний протест против якобы наивного предложения Славки, тем больше хотелось ему поскорее сдаться, вскинуть обе руки кверху и… медленно опустить их на матовые, покатые плечи Карины…

Чертово наважденье! От котлет Нинкиных, что ли?..

— Да брось ты дурака валять, Санька! — засмеялся Грязнов. — Никто тебя за уши к ней в койку не тянет. Тем более что ты ее уже два года не видел, можешь и не узнать… Да-а…

Расцвела-то как девка!.. Ну все. Сколько у нас? Второй час пошел? Самое воровское время наступает. Готовься…

Слава взял трубку радиотелефона, набрал номер. Прибавил звук.

— Акимов слушает

— Это я, Володя. Спокойно?

— Пока да. В сон только клонит

— Потерпи. Как сигнал?

— Молчит.

— Ладно, подключи его и ко мне. Мы рядом.

Слава обернулся к Турецкому, развалившемуся на заднем сиденье, и объяснил:

— Мы там, на двери, сигнал на всякий случай поставили. Если сумеют пройти незамеченными, сработает сигнал, когда станут дверь открывать. Через окно им не войти — седьмой этаж. А балкон — вон он, нам виден.

Турецкий слушал Грязнова, а пальцы его между тем совершенно реально, до идиотизма осязаемо, гладили длинные волосы Карины, черной волной струящиеся по ее атласной спине. И губы!.. Нет, все-таки правильно говорят: не ешь мясного на ночь — кошмары замучают…

Во дворе было тихо. Изредка по проспекту проносились машины, но шум моторов, заглушённый домом, отгораживающим двор от улицы, был глух. Потом где-то неподалеку, похоже в соседнем дворе, заработал-заурчал автомобильный двигатель. Немного приблизился и снова стих. Сыщиков стало клонить в сон.

Вдруг едва слышно пропел сигнал. Слава быстро поднес телефонную трубку к уху.

— Слышал? — спросил Акимов.

— Понял. Идем, Саня, — Грязнов обернулся к Турецкому, — сработало. Все-таки они пришли. Ах ты, твою мать!.. Готов?

Они молча вышли из машины, осторожно притерли дверцы и друг за другом, придерживаясь неосвещенных мест под кронами невысоких лип и густых кленов, направились к нужному подъезду.

Акимов уже ждал их — дверь в подъезд была открыта.

Бесшумно прыгая через ступеньку, словно в дни беспечной юности, поднялись они, даже не запыхавшись, на седьмой этаж и осторожно приблизились к двери. Акимов присел и у правого нижнего угла обнаружил то, что надо: тонкий проводок сигнала был разорван. Он ладонью тронул обтянутую коричневым дерматином стальную дверь — она не шелохнулась. Значит, вошли и закрыли дверь за собой.

Вскрывать и — ура? А вдруг там хозяйка или хозяин? И это в третьем-то часу ночи! А где постановление на обыск, где санкция на проникновение в чужую квартиру? Где вообще все?

— Давай послушаем, — негромко предложил Грязнов.

Акимов достал из сумки, висевшей на боку, наушники,

какие обычно носят студенты и любители всякой попсы, надел их и, взяв в руки небольшую коробочку, выдвинул из нее тонкую спицу, которая легко вошла в замочную скважину. Обернулся и стал комментировать еле слышным шепотом:

— Ходят… двое… треск — как будто отдирают от чего-то клеенку… упало… ходят… звенит — похоже, хрусталь… опять упало… тихо… сюда идет!..

Акимов быстро вытащил спицу из замка и на корточках отполз в сторону. Грязнов и Турецкий, достав пистолеты, прижались к двери, чтобы не быть видными через дверной глазок.

С той стороны кто-то стоял. Видимо, пытался разглядеть, что делается на лестничной площадке. Потом сыщики услышали, как стало медленно и осторожно, почти беззвучно проворачиваться колесико английского замка. И когда едва слышный щелчок указал на то, что язычок замка утонул в своей норе, а тяжелая дверь чуть заметно отошла от металлического косяка, Грязнов резко, изо всех сил дернул дверь на себя, отчего она распахнулась, и на площадку вылетел, словно выброшенный пращой, человек. Он рухнул плашмя, лицом вниз, на бетонный пол, а на нем тут же оказался Володя Акимов, заломивший ему руки за спину. Сонную ночную тишину лестницы разорвал короткий отчаянный крик, почти визг.

Турецкий с Грязновым ринулись в глубину квартиры. В темноте Слава успел заметить метнувшийся по стене в дальней комнате луч фонаря. Подобравшись почти вплотную к открытой в ту комнату двери и отставив руку далеко в сторону, Грязнов врубил свой фонарь, подобный хорошей автомобильной фаре, и заорал, почти срывая голос:

— Руки! — Он заметил качнувшуюся в углу тень.

Турецкий мгновенно нажал на выключатель, и комнату

залил яркий свет.

В углу комнаты на корточках сидел бородатый мужчина, держа перед собой в обеих вытянутых руках пистолет.

— Бросай оружие, — негромко сказал Саша, но в ответ гулко и противно прозвучало несколько выстрелов подряд.

Ни одна пуля никого не задела, потому что сыщики мгновенно раскатились в разные стороны и от стрелявшего их отделяла мебель. Открывать ответный огонь было нежелательно. И Турецкий сделал еще одну попытку.

— Не дури, мужик, — хрипло крикнул он. — Если мы начнем палить, можешь быть уверен, отсюда тебя унесут вперед ногами. Бросай свою пушку. Ничего, кроме неприятностей, она тебе не даст.

Вскоре они услышали, как на пол упал металлический предмет. Саша быстро вскочил и… опустил оружие. Преступник по-прежнему сидел в углу, зажав голову ладонями.

Поднялся и Грязнов, но пистолет на всякий случай держал направленным в угол.

— Вставай и иди сюда, — уже спокойно сказал Турецкий, разглядывая поднимающегося на ноги худого и длинноногого парня, которого теперь вспомнил без труда. — Кого я вижу! Водитель «мерседеса» собственной персоной! Вот, значит, где довелось встретиться! Ну что ж, теперь, мне кажется, мы с тобой, Вячеслав Иванович, можем без особого труда установить, кто находится перед нами в таком жалком виде. Сказать или сам угадаешь?