— Чего ты натворил, что теперь в такой панике?

Перепуганный Ян Байшунь, толком не зная, что сказать, заикаясь, ответил:

— Ничего не натворил.

Сяо Чжао посмотрел испытующе на него и снова спросил:

— А раз так, не возьмешься ли за работенку?

— Какую?

Сяо Чжао показал на рухнувшего от усталости Лао Чжаня:

— Дотащишь старика до города, получишь пятьдесят цяней[44].

Убедившись, что красильня и обезьяна тут совершенно ни при чем, Ян Байшунь окончательно успокоился. Посмотрев на сидевшего рядом Лао Чжаня, он стал взвешивать все за и против. Ян Байшуню, который в одночасье остался неприкаянным, некуда было податься, но если он донесет священника до города, то хотя бы заработает пятьдесят цяней и сможет купить десяток жареных лепешек по пять цяней за штуку. Все его нехитрые пожитки остались в красильне у Лао Цзяна, с собой у него не было ни одной монеты. К тому же ночью на компанию из трех человек волки вряд ли нападут. В общем, поразмыслив и так и этак, Ян Байшунь решил, что дело это стоящее, поэтому согласно кивнул.

Но когда Ян Байшунь посадил Лао Чжаня к себе на закорки, он понял, что попал впросак. Хотя Лао Чжаню уже почти исполнилось семьдесят, ростом он был под метр девяносто. С таким ростом он оказался неподъемным, старик весил около двухсот цзиней. После одного ли пути Ян Байшунь весь взмок. Оказывается, пятьдесят цяней заработать было не так просто. Хорошо еще, что последние полгода Ян Байшунь таскал воду в красильне Лао Цзяна и натренировал мышцы. Благодаря этому, пусть и с передышкой через каждые три ли, они все-таки продвигались к городу. С появлением носильщика Лао Чжань понял, что идти самому ему больше не придется, а потому постепенно очухался. А как только он очухался, так сразу вспомнил свои обязанности и, сидя верхом на Ян Байшуне, завел с ним задушевную беседу:

— Как же тебя звать-величать?

— Ян Байшунь.

— Из какой деревни?

— Янцзячжуан.

— Кажется, я тебя видел.

— Я раньше свиней забивал с наставником Лао Цзэном.

Словно опомнившись, Лао Чжань вдруг заметил:

— Лао Цзэна я знаю. Как он?

— Я больше не забиваю свиней, ушел в красильню.

Не вдаваясь в расспросы, Лао Чжань перешел к главному:

— Знаешь, кто я такой?

— Вас весь уезд знает, вы заставляете людей верить в Господа.

Лао Чжань испытал истинное удовольствие: все-таки несколько десятков лет его труда не пропали даром. Тут же, похлопав Ян Байшуня по плечу, он спросил:

— А ты бы хотел верить в Господа?

Этот вопрос Лао Чжань задавал людям миллион раз и миллион раз в ответ слышал: «Нет». Со временем Лао Чжань настолько привык к этому, что часто сразу задавал вопрос в утвердительно-отрицательной форме: «А ты бы хотел верить в Господа или нет?» Но тут, к удивлению Лао Чжаня, Ян Байшунь возьми да брякни: «Да». Ян Байшунь сказал это просто так, а вот для Лао Чжаня это стало настоящим потрясением, получилось, что это не он огорошил Ян Байшуня своим вопросом, а Ян Байшунь огорошил его. Поэтому он не удержался и спросил:

— А почему?

— В ту пору, когда я забивал свиней, мне довелось услышать от вас, что если верить в Господа, узнаешь, кто ты, откуда пришел и куда направляешься. С первыми двумя пунктами для меня все ясно, я знаю, кто я и откуда пришел. А вот вопрос, куда я направляюсь, все эти годы мне житья не дает.

Лао Чжань, ударив себя по ляжке, ответил:

— Задача Господа в том и состоит, чтобы направить свою паству куда следует. Кто ты и откуда пришел — вещи уже свершившиеся, а потому вторичные.

— А если я уверую в Господа, ты сможешь подыскать для меня занятие?

Тут только до Лао Чжаня дошло, что говорят они об одних вещах, а полагают разное. На какой-то момент он удивился:

— А ты разве не занят в красильне? Зачем тебе понадобилось искать занятие?

Стараясь не заводить разговор о красильне, Ян Байшунь показал на идущего рядом Сяо Чжао:

— Я тоже хочу, как он, поверить в Господа, а потом разъезжать на велосипеде и продавать лук.

Тут уже, не дождавшись реакции Лао Чжаня, заволновался Сяо Чжао. Он заволновался не потому, что Ян Байшунь хотел отобрать у него чашку риса, а потому, что тот собирался попросту одурачить Лао Чжаня и под благовидным предлогом веры в Господа заполучить работу. Но вместо того, чтобы озвучить свои догадки, Сяо Чжао указал на ободранное лицо Ян Байшуня и холодно усмехнулся:

— Ну какой из него верующий? Я его сразу раскусил, да только промолчал. Посмотрите на его царапины, не иначе, с кем-нибудь подрался или кого-нибудь прикончил, откуда он такой взялся?

Ян Байшунь поспешил его оспорить:

— Не болтай ерунды, ни с кем я не дрался и никого не убивал, просто решил уйти из красильни. А что до царапин, так это мне заяц встретился, я хотел его поймать, а он увернулся.

Пристроившийся на закорках Лао Чжань прочистил нос и посмотрел на лицо Ян Байшуня. Оценив царапины, он пришел к выводу, что тот никого не убивал. Лао Чжань прожил в Яньцзине больше сорока лет, ему уже было под семьдесят, а его паства насчитывала лишь восемь человек, при этом за последние годы ему не попалось ни одного стоящего кандидата. И тут он нежданно-негаданно встретил человека, который пусть и понимал его извращенно, однако дал такой бесхитростный ответ, который за сорок с лишним лет Лао Чжань нечасто слышал. Выйдет ли что-нибудь из такого сырого материала, сказать трудно, но ведь задача Господа в том и состоит, чтобы направлять свою паству, многие его слова толкующую по-своему. Поэтому Лао Чжань собрался сделать Ян Байшуня девятым членом яньцзиньского прихода. Но пока он предложил:

— Давай-ка о работе поговорим потом. А прежде, если ты хочешь прийти к вере Господней, позволь мне дать тебе другое имя.

Для Ян Байшуня это оказалось сюрпризом, он спросил:

— Какое еще другое имя?

Лао Чжань, чуть подумав, сказал:

— Фамилия у тебя Ян, назовем тебя Ян Моси, замечательное имя.

Подбирая для Ян Байшуня новое имя, Лао Чжань вкладывал в него счастливое предзнаменование. Предполагалось, что благодаря этому имени Ян Моси уподобится библейскому Моисею, водившему израильтян по Египту, и наконец выведет погрязших в пучине яньцзиньцев из юдоли скорби. Лао Чжань надеялся, что на старости лет увидит, как тот поднимет католическое учение в Яньцзине на новый уровень. Однако самому Ян Байшуню новое имя Ян Моси замечательным не показалось, хотя, с другой стороны, с его помощью он мог заполучить работу. Поэтому он решил, что если ему все-таки дадут работу, он станет зваться Ян Моси, а если нет, то вернет себе прежнее имя. Как ни крути, речь шла всего лишь о смене имени, причем сам себя он все равно окликать им не будет, это другим придется произносить его новое имя. Что толку, что до этого его звали Ян Байшунем[45], ведь с ним случалось лишь сплошное невезение. Поэтому он взял и ляпнул: