— Это непреложная истина, что вещь должна возвращаться к своему законному хозяину. Однако эта церковь перешла ко мне из рук Сяо Ханя, поэтому для меня законный хозяин — он. Меня твои заботы не касаются, так что если хочешь возвратить церковь, нужно разговаривать не со мной, а с Сяо Ханем.

Но снятый с должности Сяо Хань уже вернулся в Таншань, поэтому обращаться к нему никакого резона не было. Лао Чжань рассердился и попытался объяснить, что управа не может то и дело насильно захватывать имущество религиозной общины. Лао Ши с милой улыбкой на устах остановил его и, вдруг резко сменив тон, сказал:

— Господин Лао Чжань, слушая вас, я все больше убеждаюсь, что Сяо Хань поступил правильно. И потом, что это значит «насильно захватывать»? Это — территория Китая, до вашего приезда сюда никакой церкви здесь не было. Так что если говорить о насильственном захвате, то это не мы, а вы, господин Чжань, захватили нашу землю. Мало того, вы еще всем пудрите мозги. Должен вам сказать, что я не против ваших проповедей, но не нужно все ставить с ног на голову и тем более шантажировать органы власти. Если каждый из нас будет заниматься своим делом, мы будем жить в мире и согласии. Если же вы начнете от имени своей общины заниматься шантажом, то я не допущу распространения ереси. «Учитель не говорил о чудесах, силе, беспорядках и духах»[48]. Поэтому, что бы вы там не проповедовали и насколько мощное влияние это не оказывало, творить произвол вам никто не позволит. В Яньцзине я пресеку это сразу. В моих действиях не будет ничего личного, я обязан так поступить сугубо ради сохранности спокойствия в нашем краю. — Тут он снова расплылся в улыбке и уже примирительно спросил: — Господин Чжань, вы ведь умный человек. Проповедуете и проповедуйте себе дальше, зачем лезть в дела управления?

Лао Чжань совсем растерялся: ведь он только и хотел, что вернуть себе свое же помещение, о каком вмешательстве в управление шла речь? Раз уж на то пошло, размещение в церкви театра тоже не имело к «управлению» никакого отношения. В общем, Лао Чжань понял, что с этим Лао Ши договориться еще сложнее, чем с уехавшим Сяо Ханем. Получалось, что Лао Чжань мог проповедовать в Яньцзине только при условии, что он не будет требовать вернуть свою церковь, в противном случае ему лучше бы убраться вон. Лао Чжань видел, как Лао Ши расправился с незаконными торговцами, поэтому решил более не поднимать вопрос о церкви, а вместо этого и дальше жить в разрушенном храме. Проповедуя католицизм, Лао Чжань жил в буддийском храме, что, разумеется, его угнетало. Но еще больше его угнетало притеснение со стороны Кайфэнской христианской миссии. С тех пор как умер его дядя, ее главой стал Лао Лэй, у которого с Лао Чжанем имелись разногласия по части религиозных взглядов. Учитывая, что за сорок лет в Яньцзине появилось лишь восемь католиков, Лао Лэй уже давно хотел ликвидировать это отделение, объединив его с другим. Он не прогонял Лао Чжаня, которому уже перевалило за семьдесят, только из чувства сострадания. С каждым годом на нужды Яньцзиньской общины выделялось все меньше денег, и это следовало понимать не иначе как курс на естественную ликвидацию. Так что выделяемых средств хватало лишь на пропитание одному Лао Чжаню, Ян Моси, который принял веру и расстался со своим мирским именем, он мог предложить только кров, а вот средства на жизнь тот должен был зарабатывать сам. В ту пору, когда Ян Байшунь забивал свиней с наставником Лао Цзэном, тот предоставлял ему еду, но обделял жильем. Теперь ситуация изменилась с точностью до наоборот. Раньше, когда Ян Байшунь встречал священника Лао Чжаня, он и внимания на него не обращал. Кто бы мог подумать, что пройдет год, и он станет его учеником? Год пролетел незаметно, но Ян Моси казалось, что прошла целая вечность. В общем, делать нечего, пришлось ему пойти на работу в бамбуковую артель.

Хозяина бамбуковой артели звали Лао Лу. У Лао Лу был жутко противный голос, он не говорил, а орал. Самые обычные фразы вылетали у него на повышенных тонах. Он не то чтобы хотел подчеркнуть важность своих слов, а говорил так просто по привычке. В результате все тоны в его речи смазывались. Когда Лао Чжань стал просить за Ян Моси, Лао Лу вовсе не горел желанием брать парня. Не то чтобы Ян Моси чем-то не устраивал Лао Лу, просто, отвечая на его вопросы, Ян Моси допустил один промах. Итак, вечером Лао Чжань договорился с Лао Лу о том, чтобы его ученик пошел работать к тому в артель. На следующее утро, когда Лао Чжань поехал со своими проповедями по деревням, Ян Моси отправился в бамбуковую артель. На самом деле этот ученик не очень-то интересовал Лао Лу, но для проформы новичку все-таки нужно было задать пару вопросов. И вот за перекуром Лао Лу стал расспрашивать Ян Моси, откуда он, где и чем ему приходилось заниматься раньше. Лао Лу задавал эти вопросы для галочки, а вот Ян Моси, отвечая на них, явно перемудрил. Наученный горьким опытом устройства на работу в красильню, он решил, что его длинный послужной список вызовет лишь сомнения и подозрения, поэтому он умолчал про изготовление доуфу и работу забойщиком и ограничился последним местом работы, рассказав, что трудился в красильне у Лао Цзяна в деревне Цзянцзячжуан. Свой уход из красильни он объяснил тем, что от красителей у него началась сыпь. Вот если бы Ян Моси рассказал, что раньше продавал доуфу и забивал свиней, все было бы хорошо. В отличие от приказчика Лао Гу, Лао Лу не пугала смена нескольких мест работы, но упоминание красильни Лао Цзяна тотчас вывело Лао Лу из себя. Дело в том, что до того, как Лао Лу основал бамбуковую артель, он, как и Лао Цзян из деревни Цзянцзячжуан, торговал чаем. С возрастом, когда большие расстояния стали для него препятствием, он на заработанные деньги открыл бамбуковую артель. Занимаясь чаем, он водил знакомство с носатым Лао Цзяном. В ту пору Лао Цзян еще любил поговорить, и между ними то и дело случались перепалки. Оба они были из Яньцзиня. По-хорошему, на всех этапах, начиная с закупок чая в провинциях Цзянсу и Чжэцзян и заканчивая его продажей в провинции Шаньси и во Внутренней Монголии, чаеторговцы должны были держаться вместе. Но поскольку Лао Лу и Лао Цзян между собой никак не могли договориться и считались самыми страшными врагами, они старались держаться друг от друга подальше. В конечном итоге, забросив чайное дело, один открыл красильню, другой — бамбуковую артель, что только подтвердило их непохожесть. Едва Лао Лу услышал от Ян Моси, что тот работал у Лао Цзяна, он тотчас объявил, что не нуждается в работниках, и прогнал его. Он ведь не знал, что из-за происшествия с обезьяной Ян Моси не мог вернуться обратно в красильню. Ян Моси же никак не мог понять, чем он так не понравился Лао Лу, что тот его прогнал. Вернувшись в разрушенный храм Лао Чжаня, он, пребывая в недоумении, стал ждать вечера. Когда Лао Чжань приехал со своей проповеди, Ян Моси рассказал ему, что Лао Лу отрекся от своего обещания. Тогда Лао Чжань оставил парня одного, а сам снова направился на улицу Бэйцзе к Лао Лу. После долгих расспросов Лао Чжань наконец выяснил, что неприязнь Лао Лу к парню объяснялась неприязнью к Лао Цзяну. Закурив трубку, Лао Чжань повел разговор в таком ключе:

— Послушай, Лао Лу, ты все-таки здесь неправ. Господь говорит: «Любите врагов ваших». Иисуса распяли на кресте из-за того, что его предал его же ученик, и тем не менее, зная о предательстве, он никуда не сбежал.