— Я знаю одного журналиста из «Прогресса», — сказала она наконец немного окрепшим голосом, — быть может, он сможет сообщить какие-нибудь подробности… Я ему позвоню.

— Гастрономический критик?

— Нет, пишет только по общественным вопросам и еще немного о местной политике… Надеюсь, он не откажется поделиться со мной информацией.

— Как его зовут?

— Жан-Филипп Рамо, как музыканта.

— Не знаю такого… Он из какой группы?

— Да о чем ты? — с раздражением спросила Лора.

— Рамо… Рок, что ли, играет?

— Скорей уж барочную музыку… Ты это нарочно?

— Да нет, я же говорю, что не знаю такого… А твой журналист… он в каком роде?

— Мы встретились прошлой зимой, когда самые великие из звездных шеф-поваров мира приехали оказать почести Бокюзу, которого Кулинарный институт Америки тогда только что объявил «Шефом века»… Поскольку Жан-Филипп тоже освещал это событие, мы с ним познакомились на праздничном ужине и… отнеслись друг к другу с симпатией.

— С симпатией? — спросил Пако, поджав губы.

Лора не ответила. Она была не в том настроении, чтобы забавляться проявлениями ревности своего фотографа. Ситуация становилась очень серьезной, поэтому его намеки казались ей совершенно неуместными. Полистав адресную книжку своего смартфона, она нажала на кнопку вызова. Ее коллега взял трубку на третьем гудке.

— Здравствуй, Жан-Филипп, это Лора Гренадье… Я в Лионе на несколько дней.

Последовало молчание, достаточно долгое, чтобы Лора усомнилась: а настолько ли удачной была ее затея? Слух ей раздражало какое-то потрескивание, оттененное равномерным позвякиванием. Это было похоже на механическое снование туда-сюда каретки принтера или на одышливую работу копировального аппарата. Наконец Жан-Филипп Рамо прочистил горло и голосом, которому явно старался придать сладостное звучание, ответил:

— Так ты меня не забыла?

Лора положила свой смартфон возле корзиночки из нержавейки, не пытаясь скрыть некоторое возбуждение. Ее щеки порозовели при мысли о том, чтобы провести вечер в приятном обществе, да к тому же в одном из лучших ресторанов города, где чего-чего, а ресторанов хватало.

— Хорошие новости? — сразу же спросил Пако.

— Можно и так сказать. День будет долгим, но он завершится у «Матушки Бразье» с Жаном-Филиппом Рамо.

Едва уловимым жестом Лора заказала себе еще кофе.

— Мы так не договаривались, — возразил Пако. — И на мой взгляд, не такая уж это замечательная идея… Я же не смогу ошиваться на кухне, пока тебя будут обслуживать, они меня просто пошлют куда подальше и будут правы!

— Никаких проблем, Пако, потому что на сегодняшний вечер ты получаешь увольнительную. К «Матушке Бразье» я пойду одна! Ради фотосъемки мы туда наведаемся послезавтра, но сегодня вечером… совсем другое дело…

— Другое дело?..

— Ну… хм…

Фотограф тоже потребовал себе кофе у официанта, который, стоя за стойкой, вытирал вынутые из мойки горячие чашки и между делом все еще болтал с папашей Бамбаном.

Лора достала электронный планшет из своей сумочки, лежавшей на соседнем стуле. Просмотрела расписание встреч на день, заглянула в свои заметки, подготовленные для репортажа. Потом развернула карту центральной части города и постаралась вкратце изложить программу Пако. Тот рассеянно слушал, озабоченный и при этом отсутствующий, словно витал где-то в другом месте, и наблюдал смущенным и почти встревоженным взглядом за указательным пальцем Лоры, проворно бегающим по карте.

— Можно подумать, что тебе скучны мои объяснения, — раздраженно прервалась молодая женщина. — Я всего лишь хотела ввести тебя в курс дела, прояснить обстановку… но если ты предпочитаешь сюрпризы, я очень хорошо понимаю…

— О нет, ничуть! Я… э… ты… насчет твоего ужина никаких проблем… — промямлил фотограф. — Но пока я тебя слушал, все никак не мог взять в толк… хм…

Нимало не беспокоясь из-за того, что прерывает их разговор, официант плюхнул им два кофе на столик. Убрал грязные чашки, пустую корзинку и позволил себе подтрунить над клиентами, устроившими такой беспорядок. Когда он отошел, Лора пристально посмотрела на Пако, чья внезапная меланхолия ее обеспокоила.

— У тебя озабоченный вид, — сказала она ему, понизив голос.

— Э… ты ведь сегодня вечером будешь у «Матушки Бразье»?

— Да.

— И… ты вроде бы упоминала и другие рестораны, которые называются «Матушка чего-то там»?.. — спросил фотограф, вновь обретя немного самоуверенности.

— Верно!

— Вот я и думал… почему так много заведений с такими названиями… «У Матушки такой-то»… «У Матушки сякой-то»?..

— Мне надо было с этого начать, это же очевидно… Ладно, пока расскажу тебе вкратце, но если захочешь, мы потом снова об этом поговорим, уже подробнее.

Лора отпила несколько глотков кофе, вытерла края губ бумажной салфеткой и продолжила:

— Без этих бушоны, какими мы их знаем сегодня, никогда бы не существовали. Первые «матушки» появились еще в восемнадцатом веке. Была тогда Матушка Ги, потомство которой удостоится мишленовских звезд. Была еще Матушка Бригус… Но по-настоящему этот феномен развился во второй половине девятнадцатого, а золотым веком, врезавшимся в людскую память, стал период между двумя великими войнами двадцатого столетия — тридцатые годы… Суть этого явления проста: кухарки из народа, поработав сначала на богатые и влиятельные лионские семейства, позже стали открывать собственные заведения и работать на себя. И в своих крошечных ресторанчиках, где по карте подавалось очень мало блюд, а обстановка была скромной и безыскусной, потчевали клиентов простонародной и вместе с тем буржуазной стряпней. У Матушки Фийю, например, за всю ее карьеру было лишь одно-единственное меню. Однако их главная сила и состояла всего в нескольких, но превосходно приготовленных фирменных кушаньях лионской традиции. Простота и совершенство! Вначале они предлагали дешевое меню, в основном для рабочей клиентуры.

— Почему же это был «золотой век»? — спросил заинтригованный Пако.

— Определяющими тут были многие факторы. Первый из них — это не слишком благоприятные экономические условия между двумя войнами… Многие буржуазные семьи были вынуждены рассчитать своих кухарок, поскольку им стало невозможно жить на столь же широкую ногу, как прежде. И тогда эти кухарки, женщины с сильным характером, не опустили руки, а стали делать то, что умели: готовить отличные недорогие блюда!.. Количество ресторанов, которые держали эти «матушки», сильно возросло и, должно быть, достигло в то время трех десятков.

— Ничего себе! Это же целая куча!

— Ты сам это сказал, я тебя за язык не тянула… Развитие автомобильного туризма и появление в связи с этим гастрономических путеводителей тоже оказались в числе определяющих факторов. Две-три тысячи привилегированных, которые колесили тогда по Франции на своих машинах, искали хорошие адреса, чтобы отведать образчики местной кухни. И, откликнувшись на эти запросы, в начале двадцатого века появился Мишленовский справочник. Потом, в тридцатые годы, клиентура «матушек» изменилась. Эту домашнюю, традиционную и высококлассную кухню оценили владельцы предприятий, нотабли, промышленники, в общем, сильные мира сего. И меню бушонов обуржуазилось, правда, сохранив при этом свои изначальные блюда. Пришло признание и от гастрономической критики, которая выявила личности воистину высокого полета. Среди этих «матушек суперстар» оказалась Матушка Блан, получившая мишленовскую звезду в 1929 году. Через год она добилась первой премии французского «Туринг Клуба»[60], а потом, в 1933 году, получила вторую мишленовскую звезду, и сразу же после этого великий Кюрнонски[61] провозгласил ее лучшей поварихой в мире!