Но Голубкун ничего не сказал, прежде всего потому, что понял — нужно прийти в себя. Иначе он окажется даже не в санатории. А в морге. С диагнозом — задавили на Садовом Кольце.

— Звони мне, если что-то узнаешь или вспомнишь, — обратился он к парню. — Не стесняйся, звони в любое время.

— Я позвоню, — тот коротка попрощался и стал выбираться из машины. Голубкин, глядя ему вслед, подумал, что парень изрядно набрался. Больше, чем казалось. Тот пошел сквозь метель, косо заваливаясь на бок.

И только когда Федор, придерживаясь за поручни, стал спускаться в переход метро, следователь понял, что тот попросту хром. На левую ногу.

«Бог ты мой! — подумал Голубкин. — Бывают же люди, которым не везет!»

Он откинулся на спинку сиденья и несколько минут подремал, изредка приоткрывая глаза и отмечая, что метель унимается. Зазвонил мобильный.

— Кого еще принесло? В воскресенье… — Он глянул на телефон и увидел номер своего помощника. — Это ты?!

Голубкин говорил раздраженно.

— Что еще там?

— Тебе девушка звонит, — сообщил тот. В его голосе слышалась улыбка." — Да не злись, радуйся… Это по поводу твоего Боровина.

— Студентка? — мигом протрезвел Голубкин.

— А кто ее знает? Странная такая. Строит из себя принцессу Диану. Ни с кем разговаривать не желает — только с тобой. Смешная! Уж я ее уверял, что мне тоже можно рассказать, но она ни в какую.

— Номер оставила?

— Да она на проводе. Тебя ждет.

— Срочно дай мой мобильный! Пускай перезвонит!

Девушку упускать не хотелось. Еще один свидетель, да причем такой, который думал дольше других. А такие — самые ценные.

Ему перезвонили через минуту. Голос в трубке был протяжным и манерным.

— Алло? Это Пивоварова.

Она произнесла фамилию с таким пафосом, как будто являлась по меньшей мере супругой президента.

— Рад слышать, — Голубкин окончательно пришел в себя. — Вы звоните по поводу…

— Боровина, — желчно и в то же время манерно перебила девушка. Следователь еще и в глаза ее не видал, но уже успел возненавидеть. — Кажется, нетрудно понять. Вы же оставили телефон на доске.

— Вы его студентка?

— Была. Теперь мы все у другого преподавателя. Так я хотела с вами поговорить.

— С удовольствием. — Голубкин взглянул на часы. — Давайте где-нибудь посидим.

В трубке раздался долгий вздох. Затем Пивоварова заявила, что совершенно не уверена в своих планах на ближайшие часы. Дело в том, что она подрабатывает журналистом. Точнее — фотографом. А если еще точнее — она папарацци. И сегодня может сделать снимок, за который заплатят долларов триста. Голубкин искусал губы, пока слушал ее монолог. Он уже понял, что встретился с тем типом свидетеля, который иногда звонит впустую. Ну, Жанна и Федор хоть что-то рассказали! Немного, но все-таки А эта, похоже, была рада говорить лишь о себе, любимой.

— А потом мне на сеанс, — сообщила Пивоварова.

— Куда? В кино?

— Нет, — кокетливо поправила та. — На медитацию. И плюс еще на дегустацию новых сортов китайского чая. Не знаю, сможем ли мы с вами увидеться.

«Провались ты! — от всего сердца пожелал ей Голубкин. — Болтает со мной, как с хахалем, который навязался на ровном месте! Нужна ты мне, корова!»

Но вслух очень вежливо сказал, что если сведения, которые может сообщить мадемуазель Пивоварова, кажутся ей важными, они могут увидеться в любое время. А если не очень — то она вполне может сообщить их сейчас, по телефону, и без лишних хлопот;.

Девушка слегка опешила.

— А почему вы так со мной разговариваете?

— Как? По-моему, все отлично. Мы пытаемся назначить встречу. Взаимно пытаемся, я надеюсь, а не просто тратим время. Ваше драгоценное время, а также мое.

— Да, но… — она совершенно растерялась. Это было слышно по ее голосу, который моментально утратил вальяжную богемную тональность. — Я не уверена… Я подъеду! Куда?

Голубкин назвал адрес, описал машину и самого себя, услышал, что Пивоварова будет через полчаса, и, дав отбой, крепко и долго ругался. Если бы девушка слышала хотя бы половину его выражений, она вряд ли бы явилась.

* * *

В поднятое стекло настойчиво стучали. Следователь с трудом открыл заспанные глаза и тут же подскочил, как будто в сиденье обнаружилась иголка. Пивоварова была ослепительна!

Перед ним стояло существо, наряженное, как древний идол. Тонкая голая шейка, открытая всем ветрам, сгибалась под тяжестью громоздких бус из полудрагоценных камней и деревянных четок. Крохотное личико с острыми скулами выглядело изможденным и вместе с тем — очень гордым;. Голова была обмотана оранжевым платочком, из-под которого выбивались россыпи черных волос, заплетенных в мелкие косички.

Конец каждой косички был украшен бирюзовой бусинкой. Хилое тельце замотано в некие шали и покрывала — явно не по погоде. На запястье, на петле, болтался мобильный телефон. Дело было в центре Москвы, где трудно кого-то чем-то удивить, но на девушку все равно озирались.

— Это вы? — недовольно спросила девушка, когда Голубкин, протерев глаза, вылез из машины. — Ну и сон у вас! Я чуть стекло на расколотила!

— Работа… — невпопад ответил Голубкин, все еще не пришедший в себя. Хмель улетучился, но один взгляд на Пивоварову стоил доброго глотка водки.

— Я знаю тут одно место, — девушка взглянула на часы, которые обнаружились под складками длинной пестрой шали. — И время у меня пока есть. У вас носки целые?

— Что?.! — Тут Голубкин окончательно убедился в том, что имеет дело с существом особого порядка. Суперменом и дамским угодником он никогда себя не считал, Пивоварова ему совершенно не нравилась — скорее, анти-нравилась. И все-таки такой бесцеремонный вопрос его уязвил. — При чем тут носки?! Целые!

На самом деле, он этого не знал. Жена стирала его белье, складывала в тумбочку, а по утрам, глотая кофе, он сам брал все, что нужно, не вникая в детали.

— Да вы не обижайтесь! — Пивоварова вдруг улыбнулась. Улыбка ее не украсила, но казалась вполне дружелюбной. — Просто в чайном домике нужно разуваться. Там хорошо. Посидим, выпьем чаю.

— Целые, — уже мягче повторил Голубкин. Он понял, что над ним не издевались. — Но может быть, разные. Я не смотрел, когда одевался. Некогда было.

Теперь улыбнулся и он. Девушка расхохоталась, тряся своими многочисленными косичками, бусами и шалями, так что показалось — она вот-вот изобразит «Цыганочку».

— Это абсолютно все равно, — выдавила она, чуть успокоившись. — Я бы и спрашивать не стала, но один раз пригласила кавалера, а тот, когда ему предложили снять обувь, сконфузился. Пришлось уйти. Подозреваю, что носки у него были дырявые. Так мы идем?