Известие об исходе сражения у Лесной Карл XII получил 1 октября – солдат, прибывший в ставку короля, рассказал о битве, длившейся с утра до позднего вечера, и о том, что Левенгаупт ушел с поля боя. Король, никогда не допускавший мысли, что его армия, да еще предводительствуемая таким опытным полководцем, как Левенгаупт, могла быть разгромлена, не поверил рассказанному. Но все же новость лишила короля сна, ночью он заходил то к одному, то к другому приближенному и сидел в грустном молчании. А вскоре, 12 октября, в ставку короля прибыл и Левенгаупт, но не во главе 16-тысячного корпуса, с которым он вышел из Риги, а с 6700 оборванных, голодных и деморализованных солдат, более напоминавших бродяг, чем воинов. Левенгаупт рассказал о катастрофе, о потере обоза и почти всей артиллерии.

Если бы король принадлежал к числу трезвых и рассудительных людей, то, оказавшись без долгожданного обоза, крайне необходимого его армии, и испытывая острый недостаток в порохе и артиллерии, он отступил бы. Но Карл отправил в Стокгольм победное донесение и продолжал путь на Украину.

Годы спустя, когда многие сражения на фоне крупных побед отодвигались на задний план, Петр продолжал считать победу у Лесной важнейшей вехой в истории Северной войны. Он придавал ей огромное стратегическое значение. «Сия у нас победа может первая назваться, понеже над регулярным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и поистине оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была, и людей конечно ободрила, и мать Полтавской баталии как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оное младенца щастие принесла, егда совершенного ради любопытства кто желает исчислять от 28 сентября 1708 до 27 июня 1709 года».

Победа у Лесной обеспечила завершение стратегического окружения шведской армии. Теперь неприятель был отрезан от своего тыла и лишен возможности пополняться людьми, вооружением и снаряжением.

2 октября Петр во главе гвардейских полков отправился в Смоленск, где был встречен пушечной и ружейной пальбой. В сражении у Лесной Петр трижды блеснул дарованиями выдающегося полководца. Новшеством явилась организация корволанта – легкого подвижного отряда пехотинцев, посаженного на коней. Другое новшество состояло в выборе места для сражения.

Военная тактика тех времен не допускала ведения боя на закрытой и пересеченной местности. Оставлять войска, состоявшие из наемных солдат, без надзора офицеров хотя бы на минуту полагали рискованным. Петр умело использовал преимущества русской армии, укомплектованной солдатами, защищавшими родную землю и поэтому отличавшимися от наемников высоким моральным духом.

Царь рекомендовал своим генералам в дальнейшем давать бой неприятелю не «на чистом поле, но при лесах, в чем превеликая есть пользя, как я сам испытал на сей баталии».

Наконец, Петр улучшил боевые построения своих войск, расположив их не в одну, как это делалось в западноевропейских армиях, а в две линии, что обеспечивало глубину обороны и возможность маневрировать при наступлении.

В октябре 1708 года успешно завершилась еще одна операция русских войск. Летом тринадцатитысячный шведский корпус Любекера пытался со стороны Финляндии напасть на Петербург. Адмирал Апраксин, охранявший город, не только отбил несколько попыток шведов переправиться на левый берег Невы, но и вынудил их спешно эвакуироваться на корабли. Перед погрузкой на суда Любекер отдал распоряжение об уничтожении шести тысяч лошадей. Шведы понесли значительные потери и в людях – корпус уменьшился на одну треть. Это была последняя попытка шведов атаковать Петербург.

Петр высоко оценил боевые действия Апраксина и велел выбить в честь его медаль. На лицевой стороне был изображен грудной портрет Апраксина с надписью: «Царского величества адмирал Ф. М. Апраксин». Более содержательна надпись на другой стороне медали. Форма выражения мысли указывает на то, что автором текста был Петр. В центре медали построившиеся в линию корабли и слова по окружности: «Храня сие не спит; лучше смерть, а не неверность. 1708».

Из Смоленска Петр отправился к армии Шереметева, где получил известие об измене украинского гетмана Мазепы.

В истории с Мазепой значительную долю вины несет сам царь. Измена гетмана могла быть пресечена задолго до ее совершения, не прояви Петр и его окружение излишнего к нему доверия.

Еще в сентябре 1707 года генеральный судья Украины Кочубей послал в Москву монаха с устным доносом. Тот в точности поведал в Преображенском приказе вее, что поручал Кочубей. «Гетман Иван Степанович Мазепа хочет великому государю изменить, отложиться к ляхам и Московскому государству учинить пакость великую, пленить Украину, государевы города».

В Москве успели привыкнуть к доносам на Мазепу и не обратили на очередной извет никакого внимания. Начальника Преображенского приказа «князя-кесаря» Ромодановского не насторожило сообщение монаха потому, что рассказу об изменнических намерениях гетмана предшествовало повествование о том, как Мазепа просил руки дочери Кочубея, как, получив отказ, выкрал ее и обесчестил. В Преображенском приказе рассудили, что побудительным мотивом извета была семейная драма, чувство мести удрученного отца, решившего расквитаться с обидчиком.

Извет остался без последствий, о нем успели позабыть, но в феврале 1708 года московский комендант князь Матвей Гагарин получил аналогичный донос, на этот раз исходивший от отставного полтавского полковника Ивана Искры. «Сию ведомость, – извещал Гагарин царя, – явил малому числу господам министрам» – и тут же изложил отношения этих министров к доносу: «полагают, что изводят то на него по ненависти, и явили мне, что и прежде о нем такие наветы были». В самом деле, за 20 лет гетманства Мазепы не было ни одного года, когда в Москве не получали бы на него доносов, но каждый раз он их ловко отводил, заслужив репутацию преданного и пунктуального исполнителя царских повелений. И на этот раз обвинители Кочубей и Искра быстро превратились в обвиняемых.

Головкин, которому царь поручил вести расследование, приглашает Искру и Кочубея в район Смоленска, где находился царь, якобы для доверительных разговоров. Подлинная цель вызова доносителей состояла, однако, не в том, чтобы с их помощью выяснить истину, а в том, чтобы схватить их вдали от Украины и расправиться с ними. Об этом коварном плане царь поспешил уведомить Мазепу, «яко верного человека»: вызванные Кочубей и Искра будут «тихим образом» взяты под стражу. «А пока оные попадутся, извольте о сем деле тихо держать, якобы не ведаете».

Надобности осуществлять хитроумный план не было – Кочубей и Искра сами отдались в руки правительства. Во время следствия престарелый Кочубей и больной Искра, не выдержав пытки, отказались от своих обвинений Мазепы в измене. Головкин полагал, что все стало на свои места: гетмана очередной раз оклеветали, и клеветники должны понести суровое наказание.

Петра в этой истории интересовало не содержание доносов на гетмана – в его верности он нисколько не сомневался, а цели, преследуемые доносителями: не инспирирован ли этот донос ставкой Карла XII, не пытались ли шведы лишить гетмана доверия царя в тот самый момент, когда тревожная обстановка требовала объединенных усилий русских и украинцев. Дополнительное следствие никаких данных на этот счет не обнаружило. На вопрос, какой казни подвергнуть доносителей, Петр ответил: «Не иною, что какою ни есть, только смертью, хоть головы отсечь, или повесить – все равно».