Сьюзен с горестным возгласом пролепетала в ответ нечто невразумительное о «более прохладной осенней погоде», о «возвращении Фанни» и о «новом лечении», но Мэри улыбнулась, качая головой:

— Нет, моя дорогая, я не обманываюсь и буду признательна, если вы тоже не станете тешить себя несбыточными надеждами. Время, которое мы проводим вместе, слишком драгоценно, чтобы тратить его на споры. Я не увижу Фанни. Мне осталось жить считанные недели, а может быть, дни. Я попросила нашего доброго Фрэнка Уодема поскорее причастить меня, пока я еще в здравом рассудке; боюсь, потом слабость и беспамятство помешают мне принять таинство. Вы удивлены, вам странно слышать от меня подобные речи, ведь только что я говорила совсем в ином тоне. Но таков уж мой нрав. Если мне доводилось поступать дурно по безрассудству или недомыслию, надеюсь, прегрешения мои не слишком велики, и теперь я искупаю их. Признаюсь, я считаю легкий флирт грехом куда меньшим, нежели мстительность, высокомерие и гордость, в коих я неповинна.

— Истинная правда!

— Я послала за своим поверенным, душенька Сьюзен, дабы отдать последние распоряжения; мне ненавистна мысль, что семейство Ормистон наживется на моей кончине. У них и без того предостаточно золота. Все свое богатство (а оно невелико, ибо я была беспечной стрекозой, а не бережливым муравьем) я оставляю вам, дорогая, чтобы избавить вас от надобности обращаться к кузену Тому всякий раз, когда вам вздумается купить себе новое платье; на большее моего наследства едва ли хватит. — Сьюзен хотела было возразить, в неясном ее восклицании слышались печаль и благодарность, но Мэри лишь досадливо отмахнулась. — А теперь послушайте меня: я хочу сказать нечто важное. Пожалуйста, отнеситесь внимательно к моим словам. Я ни к чему не принуждаю вас, не пытаюсь указывать или увещевать. Драматические сцены у смертного одра — не мое амплуа, и мысль о мертвой руке, тянущейся из прошлого, дабы управлять людскими судьбами, мне отвратительна. Но если бы вы с Генри соединились узами брака, сбылась бы самая заветная моя мечта.

— О… но…

— Ш-ш! Я ни о чем не прошу и не задаю вопросов. Генри о вас самого высокого мнения, я знаю. После Фанни мой брат не помышлял о женитьбе, ни одна другая женщина не пробуждала в нем подобного чувства. Так было до встречи с вами. Из Генри получился бы хороший муж — добрый, внимательный, любящий. Он окружил бы вас самой нежной и преданной заботой, к чему, полагаю, вы не привыкли, — с легкой улыбкой сказала Мэри. — Но возможно, надеждам моим не суждено осуществиться. Я не вправе требовать или убеждать. Единственный урок, усвоенный мной здесь, в Мэнсфилде, заключается в том, что нам не следует стремиться непременно подчинить себе другого. Я научилась этому у вас, дорогая, как и многому иному.

— У меня?

— Вы не умеете ценить свои достоинства, и это одна из ваших добродетелей. А вот и Генри приехал, чтобы отвезти вас домой. И верно, пора. Я выбилась из сил, пичкая вас наставлениями, бедная Сьюзен, а вам есть о ком заботиться, помимо меня. Умоляю, приведите сюда завтра малышку Мэри, она найдет множество любопытных вещиц в моем бюро, и прошу передать мой душевный привет Тому.

Утомленная долгой речью, Мэри задыхалась, бледная от слабости, однако в ее прощальной улыбке сквозило былое лукавство.

Отвозить Сьюзен домой вошло у Генри в обычай. В пути оба чаще всего молчали или вели нехитрые разговоры о погоде, об урожае, о том, какие фрукты выбрать для Мэри, однако, будучи вместе, ни тот ни другая не испытывали неловкости и держались с дружеской простотой, словно брат с сестрой. Приятная непринужденность в их отношениях не нарушилась и после памятной беседы Сьюзен с Мэри.

Иногда Генри ненадолго заходил в усадьбу, чтобы побеседовать с леди Бертрам или сыграть на бильярде с Томом, чье здоровье почти совсем поправилось. Если возле дома стояла коляска Джулии, Генри деликатно воздерживался от визита. Он знал, что миссис Йейтс питает к нему неприязнь и едва ли обойдется с ним любезно, случись им встретиться.

В середине августа пришли письма из Вест-Индии; одно для Сьюзен от Фанни, другое — от Эдмунда Тому. В послании Эдмунда говорилось, что все дела благополучно завершены, и назывался день отплытия с Антигуа, день давно прошедший, поскольку письмо писалось в июне, а отъезд назначен был на июль.

— Выходит, сейчас они уже в море! — радостно воскликнула Сьюзен.

Известие о скором возвращении сестры принесло ей невыразимое облегчение, до встречи с Фанни оставалось лишь несколько недель, но Сьюзен чувствовала, что не в силах терпеливо ждать. Весь день она носила с собой послание сестры, словно талисман.

«Я отправила письмо Мэри Крофорд с той же почтой», — писала Фанни, и вечером Сьюзен, взяв с собой малютку Мэри, направилась по мягкой, согретой солнцем траве в Уайт-Хаус, чтобы узнать, доставлена ли почта.

Письмо было получено. Сьюзен застала мисс Крофорд в необычайном волнении. День ото дня больная становилась все слабее и теперь казалась изможденной, однако лицо ее сияло восторженной радостью, на губах играла счастливая улыбка, будто случилось нечто удивительное, чудесное.

— Нет, я не скажу вам, что пишет Фанни! Вижу, вы тоже получили от нее письмо. Но подобные письма не показывают никому, даже самому дорогому другу. И Фанни не хотела бы этого. Я не спрашиваю, что она написала вам. Я вижу, ее письмо сделало вас счастливой, и это главное. Скорее иди сюда, крошка Мэри, я покажу тебе, как древние греки приносили жертвы своим богам, дай-ка мне трут и свечу со стола, мы разожжем дивный костер. — Девочка изумленно замерла, глядя во все глаза, как Мэри осторожно, один листок за другим, сжигает письмо от Фанни на каменном полу террасы. — Ну вот и все! Письмо исчезло. А теперь, малышка, ты должна развеять пепел. Вдохни поглубже, округли щечки и подуй, вот так! А когда ты станешь старой-престарой леди, то вспомнишь, как дула на сгоревшие страницы, и задумаешься, что же там было написано.

Неделю спустя Сьюзен, придя вечером в Уайт-Хаус, встретила возле дома Фрэнка Уодема.

— Я причастил мисс Крофорд, — сказал он. — Фелтем говорит, она едва ли доживет до утра, и я боюсь, это правда. В последнее время бедняжка совсем слаба; Элинор приготовила ей мятного чая, но та лишь пригубила его. Идите к ней, она надеется вас увидеть. Мисс Крофорд в задней комнате, ей не хватило сил подняться по лестнице, но она не захотела, чтобы ее отнесли наверх.

Мэри лежала в кровати, которую когда-то поставили для Тома. Дверь и окно, выходившие в сад, оставались открытыми, после жаркого дня вечер выдался душный, безветренный. Генри, погруженный в беспокойные думы, большими шагами расхаживал по террасе.

— Вас мучают сильные боли, милая Мэри? — спросила Сьюзен.

Мэри едва заметно качнула головой в знак отрицания. У нее не было сил говорить, но брови ее слегка приподнялись, а по губам скользнула легкая улыбка. Немного погодя Мэри прошептала:

— Думаю, эта боль — предвестие смерти. Смертная мука, никакая другая не сравнится с ней! Разве что родовые муки, но собственного рождения я не помню, а дать жизнь другому существу мне не довелось… — Ее голос затих.