Сьюзен ошеломленно застыла, но изумление ее почти тотчас сменилось гневом. По какому праву эти двое распоряжаются ее судьбой, не спросив на то ее дозволения? Сколько томительных часов провела она, утешая день за днем то мистера Крофорда, то кузена Тома, и вот теперь они говорят о ней так, словно она бессловесная тварь, лишенная собственной воли!

Подхватив юбки, Сьюзен побежала назад по петляющей тропинке, туда, где стояли двое мужчин.

— Перестань! — воскликнула она. Глаза ее сверкали негодованием. — Я этого не вынесу! Это несправедливо, недостойно! Умоляю тебя, Том, сейчас же замолчи и не смей вновь заговаривать об этом. Я не вещь, выставляемая на продажу, не какой-нибудь предмет мебели. А что до вас, сэр… — она повернулась к мистеру Крофорду, — могу лишь извиниться перед вами. Том поставил вас в неловкое положение. Прошу, постарайтесь не придавать этому значения. Я… мне очень неприятно, что наша последняя встреча оказалась омрачена подобным унижением. А теперь позвольте проститься с вами.

Не в силах удержаться от слез, Сьюзен поспешно отвернулась и устремилась прочь, оставив обоих мужчин стоять в замешательстве, как только что стояла она сама.

Несколько дней Том и Сьюзен почти не разговаривали друг с другом. Взаимное понимание, установившееся между ними в последнее время, казалось, исчезло навсегда. Сьюзен не могла простить кузену его бесцеремонного, грубого вмешательства, а Том, в свою очередь, был так же удивлен и уязвлен ее поведением, как если бы галстук, который он повязывал себе на шею, вдруг обернулся ядовитой змеей и укусил его.

Мистер Крофорд покинул Мэнсфилд на следующий день после сцены в парке, но перед отъездом оставил письмо для Сьюзен.

«Дорогая мисс Прайс!

Подобно Вам, я глубоко сожалею, что наша последняя встреча оказалась омрачена весьма неприятным, ненужным объяснением с Вашим кузеном. Я не виню его, он лишь исполнял свой долг, однако мое безрассудное поведение заслуживает самого строгого порицания; мне надлежало меньше думать о собственных нуждах и больше — о Вашем добром имени. Ваша неизменная доброта оказала мне услугу, незабвенную и неоценимую; признаюсь Вам со всей искренностью: мне едва ли удалось бы пережить недавнее трагическое событие, если бы не Ваша дружба и участие, что были мне поддержкой в трудные минуты. Я никогда не забуду, чем обязан Вам. И если бы не вмешательство Вашего кузена, по всей вероятности, я просил бы Вас явить мне еще одну милость, великодушно согласившись стать моей спутницей жизни, — так часто привык я находить в Вас опору и утешение.

Но я не прошу Вас об этом теперь. Разгневанная поступком сэра Томаса, Вы можете подумать, будто его настойчивость принудила меня просить Вашей руки. Мы невольно оказались бы в ложном положении. На наши отношения с самого начала легла бы тень, видимость принуждения, давления обстоятельств.

И все же, смею надеяться, в будущем, когда печаль развеется, а пережитое унижение забудется, ничто не помешает нам встретиться вновь, и мне дозволено будет задать вопрос, который я не задаю сейчас, давая Вам время обдумать возможность нашего союза. Что же до меня, самое горячее желание моего сердца — разделить жизнь с Вами. Ваш тонкий ум, добрый нрав и рассудительность всегда вызывали у меня восхищение. Уверен, Вы сделали бы меня счастливым человеком. И если преданность, забота и уважение способны служить залогом благополучия, мне думается, я смог бы составить Ваше счастье. Знаю, Мэри, покинувшая земную юдоль, улыбнулась бы, видя, как сбываются ее потаенные надежды.

Ваш преданный друг, Генри Крофорд».

Прочитав письмо, Сьюзен поплакала над ним, перечла его вновь и лишь затем отложила. «Не буду думать о нем, — сказала она себе. — Вернусь к этому позднее. Дождусь возвращения Фанни и покажу ей письмо, а пока постараюсь о нем забыть».

Однако следовать принятому решению оказалось весьма нелегко. Разумеется, Сьюзен часто думала о письме, хотя, верная своему слову, не перечитывала его. Ее решимость укрепил злобный выпад Джулии, явившейся несколько дней спустя в гостиную леди Бертрам.

— Нет, вы только представьте себе! Крофорд снова встречался с Марией прямо у нас под носом!

— В самом деле? — вяло осведомилась леди Бертрам. — Подумать только, какой скандал!

Том встретил новость с большим недоверием.

— Откуда тебе это известно, Джулия? Кто тебе сказал?

— Сестра Шарлотты Йейтс, леди Дигвид, ездила недавно в Нортгемптон купить башмаки своим деткам и видела Крофорда с Марией. Вы не поверите, они беседовали, точно старые друзья! Вы можете себе вообразить нечто более постыдное?

— Что в том плохого, если мистер Крофорд вступил в разговор с дамой, которую некогда знал? — тихо возразила Сьюзен. — Или ты полагаешь, будто беседовать с Марией, оставившей своего первого мужа, предосудительно для всякого джентльмена?

Проигнорировав замечание кузины, Джулия продолжала:

— Это случилось в день похорон. В церковном дворе. Крофорд стоял возле могилы, а Мария подошла и заговорила с ним. Леди Дигвид видела их обоих так же близко, как я вижу вас. У могилы собственной сестры! И это человек, бывавший здесь запросто на правах близкого друга, едва ли не члена семьи! Какое счастье, что Крофорд покинул Мэнсфилд, надеюсь, он никогда здесь больше не появится и не осквернит этот дом своим присутствием.

Сьюзен охватил гнев, и, как не раз случалось прежде, она поспешила выйти из комнаты, чтобы удержаться от опрометчивых слов. Ничтожная, пустая история, поведанная Джулией, была, несомненно, подсказана злобой, никто в здравом уме не принял бы ее всерьез. Должно быть, Генри Крофорд встретил Марию Бертрам, носившую теперь имя Рейвеншо, совершенно случайно. Если та гостила неподалеку от Нортгемптона, то, вполне возможно, проходила мимо церкви и, увидев Крофорда возле свежей могилы, остановилась, чтобы выразить ему свои соболезнования. Что могло быть проще и естественнее этого объяснения?

И все же Сьюзен невольно призналась себе, что история ее смутила. Она и сама не могла бы сказать почему. У нее не было причин не доверять Генри Крофорду, и все же рассказ Джулии вызвал у нее смутное беспокойство.

Она с облегчением думала о том, что мистер Крофорд покинул Мэнсфилд и ей не придется какое-то время видеть его, а потому она сможет обдумать его предложение и разобраться в своих чувствах.

«Буду ли я когда-нибудь полностью уверена в Генри? — спросила она себя. — История леди Дигвид — не более чем вздор. И все же она заставила меня встревожиться. Со временем подобные подозрения неизбежно отравили бы наши отношения. Яд таился бы во мне, не в Генри, однако действие его было бы губительно».

Между тем, к своему удивлению, Сьюзен все больше утверждалась в мысли, что смущенное молчание Тома в ее обществе объясняется не возмущением, негодованием или недовольством, причиной которого послужила ее несдержанность во время сцены в парке. Напротив, маленькие знаки внимания, оказываемые ей Томом, его красноречивые взгляды, выражение глаз, когда он смотрел на нее, — все убеждало Сьюзен в том, что кузен глубоко сожалеет о случившемся и хотел бы принести извинения.