Все поняли: на Ельцина намекает, который выдвинул свою кандидатуру по Московскому округу. Глубоко заноза в сердце засела у Михаила Сергеевича. Ох, глубоко!

Язов обозлился, сплюнул под ноги. Встал, пошел вон, не прощаясь. Уже выходя из кабинета, пробурчал – негромко, но все расслышали:

– А чего – «некоторые товарищи»? Победит Борька на выборах, как пить дать.

Оставшиеся испуганно поглядели на помрачневшего Горбачёва. Начали наперебой успокаивать: мол, ерунда – никто за Ельцина голосовать не будет!

Михаил Сергеевич смотрел на странно заострившиеся, посеревшие лица соратников и тоскливо думал: «Сейчас задницу лижут, а чуть ослабею – съедят. Сожрут меня с потрохами, крысы».

Все последние дни Марат ходил, как блаженный – не слышал никого, переспрашивал по нескольку раз. Улыбался не к месту. Викулов, только что вернувшийся из свадебного отпуска, тоже пребывал в счастливой прострации, из-за чего план ремонтных работ его взвода трещал по всем швам. Серёга терял чертежи, забывал выключать паяльник, едва не устроив пожар.

Подполковник Морозов, щеголявший новыми погонами, глядя на эту парочку, плевался:

– Вот наказание, а! Не лейтенанты, а день открытых дверей в дурдоме! То за Наполеона воюют, то под юродивых косят.

На совещании друзья сели за последним столом, рядом с Димкой Быкадоровым из бронетанкового батальона. Викулов вытащил тетрадку, начал кропать письмо любимой жене Танечке. Грыз ручку, мечтательно закатывал глаза, каждые полминуты снимал и протирал очки.

Пока начальник базы нудно подводил итоги учений, бубня по бумажке цифры и номера подразделений, Быкадоров вполголоса травил очередную байку, на этот раз из училищной жизни:

– У нас на потоке, в соседней роте, «крысу» поймали. Прикинь, Марат: у своих же однокурсников из тумбочек тырил ерунду всякую: магнитофонные кассеты, перочинные ножи. Даже мелочь из карманов!

Тагиров осуждающе покачал головой, заметил:

– Вот скотина! Пришибли его?

Для «крыс», ворующих последнее у товарищей, что в армии, что в тюрьме судьба простая: «темная», презрение и ежедневные унижения до конца срока. Часто бывает – «крыса» не выдерживает, вешается. Нет более позорного преступления, даже стукачам меньше достается.

– Хотели с балкона скинуть, но офицеры отбили. А у этого гада отец оказался крутой – полковник из штаба округа. Их ротный папаше позвонил, говорит: так мол и так, загваздался ваш сынок по полной, пусть сам рапорт пишет и добровольно валит из училища, а то до выпуска не доживет. Полковник примчался, с начальством договорился как-то. И переводят к нам этого кадра в роту. Нас командир предупредил: никаких синяков. Если признают пострадавшим, вообще никогда из училища убрать не смогут, дотянет до диплома. Делайте что хотите – презирайте, бойкот объявляйте. Бить нельзя.

– И что же вы, терпели этого хмыря до выпуска? – сочувственно спросил Тагиров.

– Хрен там! – торжествующе сообщил Дима. – Он приходит, здоровается – все, конечно, ноль внимания, будто нет его. В столовую пошли – вытолкали его из строя, ни слова не говоря. Рота марширует, а сзади это чмо бредет, в пяти метрах. Ужинать расселись – ему отдельный стол, без соседей. А самое веселое после отбоя началось. Он на свою койку лег – мы ее молча подняли и вынесли в туалет. И так каждую ночь относили. Мол, дерьмо – к дерьму. Он быстро скис, на третий день сам рапорт написал, ушел из училища.

– Молодцы! Славная история, – похвалил Тагиров, – справедливость должна быть в жизни.

– Если бы оно так, – вздохнул Быкадоров, – через год этот петух в другое военно-инженерное училище поступил, на первый курс. Папашка все ему организовал. Так что закончил, хоть и позже нас. Где-то сейчас ходит, позорит офицерские погоны. Кто-то из наших слышал, что он уже лейтенантом жену у сослуживца увел. «Крыса» – по жизни и есть «крыса».

Марат внезапно помрачнел, никак не стал комментировать последние слова.

Начальник базы наконец закончил нудный доклад. Сообщил:

– Вообще-то, товарищи офицеры, мы ждем командующего армии и его заместителя по вооружению, они сейчас в соседней части, итоги учений подводят с точки зрения высшего командования. Должны быть минут через пятнадцать. Пока вот Николая Александровича послушаем.

Сундуков на этот раз был удивительно краток:

– Об одном вам скажу, товарищи: надо укреплять советско-монгольскую дружбу. Так сказать, социалистическую связку наших народов. Поэтому мы пригласили на экскурсию в гарнизон делегацию партийно-хозяйственного актива Чойренского, так сказать, аймака. Покажем им, как мы живем.

– Ага, интересно им очень, как мы живем, – пробормотал Дмитрий, – им только магазины наши нужны, у самих-то шаром покати.

Сундуков услышал, нахмурился:

– Это кто там повякивает? Уж не капитан ли наш Быкадоров? Встать! От так от, поглядите на него! В ротной ленинской комнате его солдаты подписку журнала «Советский экран» испоганили. Вырвали все фотографии комсомолок, снимавшихся в фильме «Интердевочка». Что они с ними делают, интересно? Хватит ржать, товарищи офицеры! Вот вы, капитан, и будете участвовать во встрече с монгольскими товарищами. Проявите, так сказать, наглядную гостеприимность. Так, от других батальонов пойдут…

Сундуков назвал еще несколько фамилий, в том числе Тагирова, Воробья и Викулова. Под конец выступления хитро подмигнул и улыбнулся:

– И, наконец, сюрприз, товарищи офицеры! К нам едет… Кто там сказал «ревизор»? Какой ревизор, откуда такая информация? Хватит веселиться! Едет самый славный сын славного монгольского народа, славный космонавт…

Дундук поднес к глазам бумажку, прочел, спотыкаясь:

– Жуг! Дэрдэ! Мидийн! Ешкин кот… Гуррагча. Монгольский первый космонавт, друг Гагарина.

Никто из ошарашенных офицеров не успел узнать новые подробности из истории мировой космонавтики – в зал ворвались два генерала, Полковников и его заместитель.

– Товарищи офицеры! Товарищ командующий армией, офицерский состав армейской ремонтно-восстановительной базы…

– Все, товарищи офицеры, садитесь. – Полковников пожал руку начальнику базы, занял место в президиуме. – Ваш непосредственный начальник, заместитель командующего армии по вооружению, кратко доложит итоги учений.

Полковникову с утра испортили настроение. Звонили из Москвы, отругали за «перегибы», потребовали вести себя осторожно, чтобы не раздражать южного соседа. Намекнули, что указание – с самого верха. Эти же самые люди еще вчера хвалили командарма за успешно проведенные учения и реальное укрепление боеготовности. Их не поймешь, столичных, – по семь пятниц на неделе.

Заместитель по вооружению действительно был краток – напомнил, как обстояли дела с подъемом по тревоге и выводом техники в запасной район, проанализировал работу сборного пункта поврежденных машин и вооружения. В заключение сказал: