Позади Ии раздался грохот. Она повернулась и сквозь дверной проем увидела, как в кабинете посыпались одна за другой книги с верхних полок, вращаясь и раскрываясь на лету, сталкиваясь и увлекая за собой все, что могли зацепить по пути, – другие книги, палитру на высоком табурете, сам табурет, стремянку, коробку с кистями и мастихинами, мольберт и незаконченную картину, стоявшую на нем. Ия видела падающие предметы и понимала, что то, что случилось, случилось не здесь, здесь просто эхо. Дело в Первой картине.

Угли маленькой жаровни, на которой Жан-Кристоф в медном кофейнике варил сегодняшний утренний кофе, вдруг вспыхнули синим огнем, мгновенно взбурлили содержимое кофейника, безнадежно испортив его вкус и разрушив безмолвную безмятежность утра. Вспенившийся перегретый кофе, бурля и фыркая, залил жаровню и наполнил все вокруг горьким запахом внезапной утраты. Стало очень тихо, угли больше не шипели. “Вот оно как обернулось”, – подумал Жан-Кристоф и направился к двери, на ходу сдернув шарф с вешалки и закинув его за плечо.

Мадам Куратор проснулась в огромной кровати от пронизывающего ветра и пронзительного чувства покинутости. Казалось, во всем доме от сквозняка хлопали двери и рамы, стучали старые жалюзи, рвались и метались занавески. Ветки деревьев снаружи бились о дрожащие оконные стекла. Дом словно осиротел и кричал о какой-то ужасной ошибке или безвозвратной утрате. Мадам понадобилась минута, чтобы постичь случившееся, глаза ее на секунду расширились “Quelle merde!”, она выдохнула, качнула головой, замерла на полсекунды и стала собираться.

За окном у Мартина на крыше соседнего дома как сумасшедшие раскричались птицы, внизу на неровностях улочки нещадно загрохотали мусорные баки, взвизгнули тормоза машины, залаял заливистый пес, неурочно громко и беспорядочно заголосил колокол соседней церкви. Мартин проснулся, удивился холоду и нежданной беспричинной тоске, забиравшейся в его душу вместе с этим акустическим натиском. Мартин зашел в темные карты, на секунду зажмурил глаза, снова открыл и засобирался.

Дашка и Роман стояли у окна в офисе конторы, когда холод в руках заставил их одновременно взглянуть в глаза друг другу. Они открыли темные карты.

Темные карты на десять миль вокруг не видели никакой беды или угрозы для Романа. В чате было спокойно. Темные карты на десять миль вокруг не видели никакой беды или угрозы для Дашки. Роман изменил масштабирование и ввел параметры поиска угроз. Темные карты открыли Париж. Красное пятно пульсировало на острове Сен Луи над домом, где располагалась галерея и Первая картина.

Тонг летел над планетой. Он действительно спешил. На лету он достучался до Аполлона (Аполлон откликнулся сразу) и начал объяснять, какой бог ему нужен в случившейся беде прямо сейчас. Аполлон усмехнулся сквозь расстояния. Этот юный Тонг иногда, и правда думает, что на Олимпе все спят и ничего не видят. “Не сомневайся, брат, она будет там, лучше сам поспеши”.

В серо-зеленом зале галереи на острове Сен Луи все оставалось таким же, как в момент, когда Софи с почерневшим лицом и опустошенным сердцем навсегда покинула это место. Софи смогла нанести Первой картине только один удар, но вложила в него всю свою силу и всю свою черную тоску. Она сопротивлялась несколько недель, но проиграла битву Первой картине, так получилось. Аминь. Она расправилась с картиной доступным ей способом, надеясь уничтожить если не ее саму, то ее разрушительный удар по своей жизни. Теперь взамен кошмара и боли прошедших недель она чувствовала пустоту, черную печаль и неумолимое желание удалиться от этого холста, этого города, этой жизни и этого мира.

Софи удалялась. Темные карты безразлично, но прицельно точно чертили ее путь, бегущий тонкой нитью, прочь от места проигранной битвы.

Первая картина еще висела на стене, хотя лишь один ее угол держался на креплении. Под покосившейся и чуть качавшейся рамой валялся столик с коваными ножками и разверзнутая книга отзывов. На полотне картины зияла вдавленная рана, ткань холста темнела, повторяя след неистового удара. Полотно, мазки краски, линии рисунка на месте удара были разрушены, как чьи-то мысли и пути, по которым кто-то шел или должен был пройти.

093. Первая картина, прибытие богов в галерею на острове Сен Луи

Смотритель почти не помнил, как добрался до галереи. Но, подбегая к ней по узкой улочке, он видел, что спешит туда не один. У двери затормозила машина, из нее вышла Мадам Куратор, полы серого плаща и белая прядь волос метались на ветру. Дверцу ей придержал молодой человек, которого Смотритель недавно видел в галерее с приятелями. С другой стороны улицы спешил носатый месье, и темно-зеленый шарф развевался и бился у него за спиной. Подошли соседи, которые жили тремя этажами выше, месье (Смотритель забыл его имя) и его пожилая maman. Мадам крепко придерживала свою шляпку за поля, не желая с ней расставаться из-за порывов ветра.

Смотритель открыл сумку в поисках ключа, но кто-то рядом сказал:

– Ключ не понадобится, – Смотритель поднял глаза и узнал высокого черного как смола посетителя в двухцветном шарфе.

Рядом с ним стояла сероглазая женщина, которую Смотритель видел впервые, но сразу, несмотря на адский бег этого утра, поклялся, что сохранит ее образ навечно. Если бы у Смотрителя было время, чистый лист нелинованной бумаги и безупречно острое перо, он не спеша записал бы впечатления от этой встречи, чтобы не потерять ни одной детали и не оскорбить увиденное никакой неточностью. Но момент не способствовал, поэтому Смотритель лишь отметил неподдельную божественность незнакомки и то, что яростный ветер едва шевелил полы ее длинных одежд.

Смотритель оторвал глаза от сероглазой незнакомки, перестал искать ключ, внутренне собрался и толкнул дверь, ведущую в галерею. Дверь подалась, Смотритель вошел и пропустил остальных.

Они прошли и остановились перед изувеченной Первой картиной.

Смотрителю было больно и страшно. Но он знал, что это не вся боль, которую придется увидеть и узнать сегодня. Он прошел в свою каморку, включил монитор и запустил запись видеонаблюдения за последние два часа.

Когда запись подошла к месту, где Софи скидывала книгу отзывов со столика и бралась за его кованые ножки, он тихо вскрикнул, остановил видео и развернулся к остальным. Смотритель до последнего надеялся, что дело было не в Софи. Сцену расправы с Первой картиной прибывшие смотрели вместе. Сероглазая богиня не стала отходить от Первой картины. Она знала, что с ней случилось, как только ее увидела, а, может, и раньше.

Когда печальный эпизод прокрутили дважды, Смотритель совсем сник, силы его иссякли. Жан-Кристоф сочувственно посмотрел на него, тронул за плечо и