Мисс Наказава до «Вествинда» обращалась в другое похоронное бюро, где ей сказали, что ее мать необходимо забальзамировать, если семья захочет еще раз на нее взглянуть. «Мы не хотим бальзамировать маму, – сказала женщина. – Она была буддисткой и не хотела этого, но сотрудник другого похоронного бюро сказал, что мы должны сделать это, чтобы обезопасить свое здоровье».

Прекрасно. Два «профессионала» в один день сказали этой женщине, что ее мать представляет собой тикающую бомбу, наполненную крайне опасным содержимым, которое заразит всю семью. Бальзамировщики бальзамируют, потому что они считают, что это улучшает внешний вид тела, им внушили, что это «правильно» и «достойно», и прощание от этого становится приятнее и, конечно, потому что им за это платят. Это совершенно не связано с тем, что микроорганизмы, живущие в незабальзамированном теле, могут нести опасность для семьи. Сегодня, когда нам многое известно о микробах и процессах, происходящих в организме после смерти, полицейские и сотрудники похоронных бюро не имеют никакого права заявлять, что близость покойного может причинить вред семье.

Из-за предрассудков мисс Наказава лишилась возможности побыть с матерью до тех пор, пока, как сказала моя подруга, она «как-нибудь не разделается с горем». Женщина упустила шанс поставить точку. Телу не нужно, чтобы вы помнили о нем. На самом деле, ему уже ничего не нужно: оно вполне радостно лежит и гниет. Тело нужно вам. Смотря на него, вы понимаете, что человек ушел и что он больше не является активным игроком в игре под названием жизнь. Взглянув на тело, вы видите себя и понимаете, что тоже умрете.

Когда кто-то умирает на индонезийском острове Ява, весь город должен прийти на похороны. С тела снимают одежду, подвязывают ему челюсть повязкой, обмотанной вокруг головы, и скрещивают ему руки на груди. Близкие родственники умершего омывают тело, держа его на коленях так, чтобы на живых вода тоже попадала.

Скорбящие осуществляют этот ритуал, чтобы стать iklas, то есть отстраненными от боли. Объятие тела и его омовение позволяют им взглянуть страху в глаза и перенестись туда, «где их сердца уже свободны».

Хотя сестра Джереми этого не осознавала, тем не менее она хотела такого же прощания. После того как она ушла из «Вествинда», убедившись, что мы тайно не кремировали тело ее брата, я встала над телом Джереми в комнате для приготовлений. Поняв историю, зашифрованную в его татуировках, мне пришлось отгонять от себя голос, который преследовал меня в первые месяцы работы в «Вествинде»: он говорил, что мертвец может поднять руку и схватить меня, уведя с собой навечно. Я не переживала по поводу того, что могу как-то неправильно обойтись с его телом. Вместо этого я думала о значении его татуировок и представляла, как некоторые люди могут счесть его грязным преступником.

Он был преступником, но он также был красив. Я была там, не чтобы судить, а чтобы омыть его и переодеть в пудрово-голубой костюм из полиэстера и мятую рубашку. Подняв его руку, чтобы протереть ее, я замешкалась: мне было комфортно. Мне хотелось донести до остальных людей, что они могут делать то же самое. Совершать омовение и чувствовать себя комфортно. Это ощущение уверенности будет доступно каждому, если обществу удастся сбросить груз предрассудков.

Через десять месяцев работы в «Вествинде» я поняла, что смерть для меня – жизнь. Мне хотелось научить людей ухаживать за их умершими близкими, как это делали наши предки. Омывать тело самостоятельно. Брать свой страх под контроль. Передо мной было несколько путей: я могла собрать чемоданы и убежать в ночи, покидая крематорий, чтобы присоединиться к акушеркам смерти. Это означало, что мне бы пришлось уйти из похоронной индустрии и отказаться от безопасности и законности (заслуженной или нет), которую она предоставляла. Я была вовсе не против того, чтобы отказаться от коммерциализма и той части индустрии, которая связана с продажами. Проблема состояла в том, что акушерки смерти были гораздо более, как бы яснее выразиться, духовными, чем я. Я не имела ничего против эфирных масел, ладана и чакр смерти, но, несмотря на то что очень уважала тех женщин, я не воспринимала смерть как переход от одного состояния в другой. Я считала, что смерть – это смерть. Все. Конец. Существование окончено.

Моим вторым вариантом была учеба в колледже похоронного дела, но это означало, что мне придется еще сильнее углубиться в похоронную индустрию и все ее неприятные для меня практики.

«Ты знаешь, что тебе не надо идти в такой колледж, Кейтлин, – сказал мне Майк. – Зачем ты мучаешь себя?»

Майк сам не ходил в колледж похоронного дела, пользуясь тем, что закон штата Калифорния не обязывает людей учиться, чтобы стать лицензированным сотрудником похоронного бюро. Если у вас есть образование в любой сфере (например, оконченный бакалавриат по плетению корзинок), отсутствуют судимости, и вы прошли один-единственный профессиональный тест, то вы в команде.

Однако теперь, когда я поняла, что смерть – мое призвание, мне хотелось понимать ее и знать о ней все. Я могла сбежать к акушеркам смерти или снова пойти учиться и овладеть техникой бальзамирования. Несмотря на то, что я с большим уважением относилась к доулам смерти, мне не хотелось метать камни в железную крепость. Я хотела видеть все изнутри, поэтому я решила поступать в колледж похоронного дела. Так, на всякий случай.

В ноябре Майк взял двухнедельный отпуск и отправился на рыбалку с женой и ребенком, оставив меня (меня!) за главную в крематории. Что еще хуже, Майк договорился о кремации при свидетелях на утро понедельника. Я понимала, что его не будет рядом и мне придется проводить ее самостоятельно, чего я так боялась.

– Майк, прошу тебя, расскажи мне еще раз обо всех процедурах и немедленно скажи мне слова поддержки! – взмолилась я.

Майк применил иной подход.

– Не переживай, – сказал он. – Это очень милая семья из Новой Зеландии. Или Австралии? Не важно. Там клевый сын, и я думаю, что он натурал. Ему нравится «Клиент всегда мертв»[73], поэтому у тебя есть все шансы. Постарайся выглядеть привлекательно в понедельник. Он унаследует около 20 квартир. Я пытаюсь тебя пристроить.

Это могло бы быть началом романа Джейн Остин, если бы мистер Дарси был скорбящим сыном / сериальным персонажем из Перта, а Элизабет – начинающей сотрудницей похоронного бюро.

Во время кремации при свидетелях неудачи подстерегали меня за каждым углом. Всего за несколько недель до этого конвейерная лента, которая увозит тело в реторту, прекратила работу из-за проблем с электричеством. Из-за короткого замыкания конвейер периодически останавливался, однако это не причиняло много неудобств, когда я была одна, потому что всегда могла затолкать картонную коробку с телом прямо в печь. Однако если бы конвейер застопорился при свидетелях, такой вариант был бы неприемлемым.