Мысли Огнеяра снова, в который раз за это путешествие, вернулись к отчиму. Может быть, из-за отчима он и поехал в полюдье, а не домой в Чуробор, где его ждет теперь священная рогатина Оборотнева Смерть. Неверно было бы сказать, что Огнеяр испугался. Ему нужно было время разобраться и понять, что же теперь делать. Если удар ножом в темных сенях еще можно было отнести к мести Трещаги за безумие сестры, то хлопоты Светела о священной рогатине ясно показали, кто именно желает Огнеяру смерти. Для Огнеяра не было открытием то, что отчим его не любит, – об этом он знал с детства и платил Неизмиру тем же. Но ему и во сне не снилось покушаться на жизнь отчима, поэтому он не ждал покушения на свою. Но теперь приходилось ждать. Поэтому Огнеяр спал только среди Стаи и старался не выходить один. Он мог быть безоглядно смел, как зверь, загнанный в угол, но был лишен человеческого бахвальства и не искал опасностей, пока они сами не нашли его.

«И уж лучше личивинам на копья, чем на рогатину батюшки-отчима! – со злостью думал он за столом Добряты. – Да нет, куда Неизмиру против меня! Князюшка здоровьем слаб – ложку едва держит. А рогатина на то и священная, что сама бьет. Кого надо».

Утром, на позднем рассвете одного из самых коротких дней в году, Огнеяр со своей Стаей выехал из ворот Хортина. Посадник предлагал ему часть своей дружины, но Огнеяр отказался – он предпочитал иметь меньше людей, но таких, кому безусловно доверял. Волки охотятся дружной сложившейся семьей, а не случайным табуном.

Снегопада больше не было, и вчерашние следы были хорошо видны. Стая спустилась по Белезени до того места, где свернули личивины, и последовала за ними. Сегодня Огнеяру повезло больше, чем вчера: ветер дул ему в лицо, и он за версту мог знать, что ждет впереди. Запаха личивинов невозможно было не заметить в свежем лесном воздухе. Для чуткого носа Огнеяра от них за три версты несло горелым несоленым мясом, прогорклым салом, дымом голубой ели, которую они считают священной. Поговаривали, что личивины моются только летом, когда вода в речках теплая, а зимой и одежды не снимают месяцами. При встречах с ними брезгливо морщился не только Огнеяр, но сейчас и это было на пользу.

Широкая полоса следов пересекла Истир и вышла на смолятинский берег. Но Огнеяр без колебаний послал Похвиста вперед: своих врагов он готов был преследовать и на чужой земле.

Пограничные леса смолятичей населены были мало, и ближайшее жилье лежало неблизко. Стая проехала по следам уже больше десяти верст, но ветер нес им навстречу только обычные запахи зимнего леса. Но вот повеяло другим запахом – запахом остывшего угля и человеческим дыханием. На широкой поляне обнаружилось место стоянки – несколько угасших кострищ в снегу, разбросанные возле них дочиста обглоданные кости, брошенные шалаши из елового лапника. Кусты и молодые деревца вокруг были объедены неприхотливыми личивинскими лошадками, снег разрыт их крепкими копытами. Видно, здесь личивины останавливались на ночлег.

– Совсем недавно ушли! – решил Утреч, сойдя с коня и порывшись в золе одного из костров. – Тепло еще. Видно, как мы, на заре снялись.

– Не трогал бы ты чужой огонь! – предостерег его Недан. – Мало ли чего…

– А! – Утреч беззаботно махнул рукой, вытер пальцы о горсть чистого снега, подошел к Огнеяру и прикоснулся к его локтю. – С нашим Серебряным ни один сглаз не возьмет!

– Ладно, налюбовались! Дальше-то поедем или греться останемся? – насмешливо спросил Тополь. – Пора бы, а то они на своих недомерках далеко уйдут.

– Не уйдут. – Огнеяр покачал головой. – Охотой пахнет. Мы на них охотимся, а они еще на кого-то.

Стая поскакала дальше. Через несколько верст полоса следов снова сползла с земли на оледенелую реку. Это была Велиша, срединная река смолятичей. Но Огнеяр не задумывался, насколько углубился в чужие владения. Ноздри его чутко трепетали, и кмети, поглядывая на него, понимали, что враги уже близко. Запах человека в лесу делался все сильнее и теплее. Огнеяр сунул за пояс свою звенящую плеть – теперь их могли услышать.

Но все же они услышали первыми. Сначала Огнеяр, а потом и другие стали различать впереди многоголосые крики, конское ржание, железный звон и лязг оружия. Уже не таясь, Стая помчалась на шум. За поворотом реки прямо на льду кипела битва: человек сорок личивинов, покрытых серыми волчьими шкурами, с сухими волчьими мордами на головах, бились с двумя десятками кметей, в которых нетрудно было признать смолятичей, бривших бороды, но носивших длинные усы. Позади них виднелось полтора десятка саней, тяжело нагруженных мешками, бочонками, связками шкурок. Смолятичам приходилось нелегко. Оружие у личивинов было хуже, а серьезных доспехов вовсе не водилось, но их было слишком много – двое-трое на каждого из смолятичей. Под ногами уже виднелись тела убитых, стонали раненые, на белом истоптанном снегу ярко краснели пятна крови.

Издав короткий вой, Стая накинулась на личивинов сзади. От неожиданности личивины и смолятичи опешили и даже на миг остановились, но мечи и секиры Стаи уже обрушились на головы и спины, раздумывать было некогда. Смолятичи сообразили быстро и ударили с новой силой. Личивины пытались отбить двойной натиск, но с двух сторон были порублены почти мгновенно. Враги кончились так быстро, что Стая и смолятичи с размаху чуть не порубили и друг друга. Немногие уцелевшие личивины лежали мордами в снег, выражая покорность. Лязг железа сменился стонами раненых, оружие опустилось.

Когда ни одного личивина не осталось на ногах, Огнеяр перевернул свою секиру рукоятью вверх в знак того, что его битва окончена, и оглядел смолятичей. Некоторые из них вязали пленных личивинов и помогали своим раненым, остальные столпились перед своими санями, недоверчиво глядя на нежданных избавителей. Длинноволосая Стая, одетая в волчий мех, сама производила грозное впечатление и незнакомых встречных наводила на мысли об обороне.

– Кто вы такие? Кто вас ведет? – спросил Огнеяр у всех сразу, скользнув взглядом по настороженным лицам.

– До этого места их вел я.

Из толпы выступил высокий худощавый человек лет пятидесяти, одетый в коричневую свиту* с нашитыми на плечи и полы куньими хвостиками. Шапка с него слетела в битве, и голова сияла большой лысиной. Только по краям, как лесное озерцо осокой, лысина была окружена длинными прядями седых волос. На лице его, коричневом и морщинистом, выделялись белые кустистые брови, седые длинные усы и крупный красный нос. Огнеяр едва не рассмеялся – вид назвавшегося вождем очень позабавил его. На язык просились слова, что едва ли славному воеводе удалось бы вести свою дружину дальше этого места, но Огнеяр сдержался, помня, что он сейчас не на своей земле.

А красноносый словно услышал его мысли.

– А ты кто такой, юноша, и что ты делаешь на моей земле? – спросил он спокойно, словно и не было за его плечами трудной битвы.

– Ищу моих врагов! – заносчиво ответил Огнеяр и качнул в руке боевой топор.

Однако красноносый держался так уверенно и достойно, что Огнеяр все же сошел с коня и приблизился на несколько шагов. Красноносый оказался выше его ростом, и на мече в его руке сохла кровь. Несмотря на почтенный возраст, он не отсиживался за спинами кметей. Должно быть, и правда вождь.