Грек рассмеялась — как хрустальные шарики покатились:

— Что-то я не слыхала о раскаявшихся маньяках. Продай сюжет на телевидение. Или киношникам. И лучше даже не серийный маньяк, а… Опер — по совместительству киллер. Такой, знаешь, элитный.

— Да, смешно, — печально согласилась Арина, — я и сама… но иначе совсем бессмыслица. Если записка собственноручная, значит, никто его не подставлял. Да и то сказать — зачем, по закрытым-то делам? А если он себя оговорил — еще бессмысленнее. Родных у него вроде нет, шантажировать его нечем было — ну если бы кому-то нужно было эти убийства на него повесить. А если не под давлением, а сам, совсем вне логики. Его же ничто ни с одним из фигурантов не связывало. При их жизни то есть.

— И предсмертная записка, — задумчиво проговорила Адриана, — выполнена, хоть и не той ручкой, но действительно им самим.

— Но ведь в этой записке нет никакого смысла. Правда же?

Грек вдруг нахмурилась:

— Ты меня не слушай, я тоже заковыристые сюжеты уважаю. Не слушай, мы ведь действительно не в кино. Может, там все на уровне табуретки? Может, у него попросту мозги поехали? Да еще он же, говорят, пил изрядно? Соседей опрашивала?

— Опрашивала, а толку? Пил, говорят, в меру, это и на вскрытии подтвердилось.

— Да, мне Семеныч говорил.

Тайна следствия, ау, мысленно усмехалась Арина, подходя к концу коридора, где обитали баллистики. В этом царстве экспертов все всё обо всем знают — примерно так же, как и у них, в следственном управлении.

* * *

Худой рыжий Арсен Федотович, похожий на забывшего где-то ковбойскую шляпу персонажа вестерна, вручая Арине заключение по результатам баллистической экспертизы, подтвердил: из ПМ Шубина стреляли действительно недавно, но пуля, пробившая его голову, вылетела из валявшейся возле тела «беретты».

— Но куда же в таком случае стреляли из «макарова»?

— Откуда ж мне знать, — пожал плечами баллистик. — Ты же следователь, а не я. Только одно могу сказать: по голубям Степаныч точно не палил. Ну, знаешь, бывает у некоторых такой вроде как зуд. Но это не про него. Может, в лесу где и постреливал, а в городе — не, вряд ли. Ты знаешь что? Ты в служебном тире спроси, может, пускали потренироваться по старой памяти.

— И что? Больше по пистолету сказать нечего? По «беретте» этой. Следы какие-нибудь…

— Следы… — скептически хмыкнул Сурьмин. — Нету следов, госпожа следователь. Причем, что характерно, совсем нет. Точнее, что нехарактерно, — он поднял указательный палец и акцентировал голосом «не».

— То есть пистолет протерли? — обрадовалась Арина. Если пистолет протерли, значит, это совершенно точно никакое не самоубийство!

— Не обязательно, — остудил ее эксперт. — Стрелявший мог просто не браться за оружие голыми руками.

— Перчатки? — этот вариант тоже говорил против самоубийства: на трупе-то никаких перчаток не было! Кто-то снял? Бред. На ладони — следы продуктов выстрела, хоть и скудные. Какие уж тут перчатки! Впрочем, следы на ладони могли остаться после недавнего выстрела из «макарова».

— Тоже не обязательно. Любая салфетка, бумаги кусок, полотенце. В общем, ищи объект для сравнения.

Нет, подумала Арина, полотенце не подойдет, слишком большое, тогда и на ладонь ничего не попало бы. А вот если рукоятку обмотать чем-то небольшим, действительно, вроде куска бумаги или салфетки…

— И куда же она делась, салфетка-то? — непроизвольно она произнесла это вслух.

— Ну это уж я не знаю. Ничего там не валялось возле тела? Любой кусок тряпки подойдет.

— Именно тряпки?

— Там микроволокна наличествуют. Для экспертизы маловато, но теоретически, если будет с чем сравнивать, для выводов хватит. Причем волокна двух типов — синтетика и хлопок.

— Две разных тряпки?

— Может, и одна, но смесовая.

— Да ничего там такого не валялось… — Арина помотала головой. — Подтяжки только.

— Подтяжки? — Сурьмин, казалось, удивился.

— Или рукав рубашки? У него один рукав, правый, был расстегнут. И манжета помята.

— Очень может быть. Я про хлопок. А синтетика может и от подтяжек быть. Приноси и то, и другое. пусть Лерыч волокна сравнит, ну и на продукты выстрела проверим.

М-да, огорченно подумала Арина. Если Шубин брал «беретту» через рукав рубашки, тогда все логично объясняется. Кроме одного — зачем? И еще синтетика. Подтяжки? Обернул, чтоб рубашечный рукав не сползал? Это объяснило бы, почему эти проклятые подтяжки валялись явно не на месте. Вместе с пистолетом и отлетели, если на рукоятке были. Но зачем, черт побери, такие сложности?! И, главное, обидно. Так красиво складывалось: безусловное, казалось бы, самоубийство элегантно превращалось в собственную имитацию. Ура молодому, но очень, очень талантливому следователю Арине Вершиной, углядевшей нестыковку в картине проишедшего.

— Арсен Федотович!

— Ну?

— А можно тестово пострелять, зависимость следов от расстояния посмотреть?

— Думаешь, мне заняться нечем? Разница больше от боеприпаса зависит, чем от ствола, но боеприпас — штука вполне стандартная. Только ты ведь не отстанешь. Ладно, давай поглядим.

Маленький лабораторный «тир» примыкал к сурьминской рабочей клетушке. Баллистик сунул Арине наушники:

— Грохоту от этой «беретты» немного, но уши все-таки жалко. А то станет тебе молодой человек нежности нашептывать, а ты «ась? чегось?» — заявил он с совершенно серьезным лицом.

Сурьмин повесил на стенд ряд бумажных листов и начал стрелять: в упор, с пяти сантиметров, с десяти, с двадцати и так далее. Последние несколько оказались совершенно чистыми, как и ожидалось, на первых пробоину от пули окружали разной степени густоты кольца. Арина припомнила, как выглядели крупные фотографии входного отверстия. Следовые количества продуктов сгорания, как сформулировал Плюшкин.

— Это что ж получается, выстрел был произведен чуть не с метра?

Сурьмин покачал головой:

— Не факт, Арина Марковна. То есть, следы копоти — штука показательная, но я тебе не советовал бы на нее особо закладываться. Вот если бы я стрелял тем же самым патроном… что, сама понимаешь, не представляется возможным, тот патрон уже отстрелян. или хотя бы абсолютно идентичным. Тогда можно было бы делать далеко идущие выводы. Боеприпас, конечно — штука стандартизованная, но на всякую старуху бывает своя проруха. При всей унификации и стандартизации, идентичного патрона у нас быть не может. Мне, признаться, и самому не очень-то верится, что Степаныч мог сам застрелиться, все-таки он кремень мужик был, ничем не прошибешь. Но мало ли что мне не верится, чужая душа потемки. А что Плюшкин?

— Семен Семеныч сказал, что не меньше десяти сантиметров, направление выстрела правильное, следы стороннего воздействия не обнаружены…