— На здоровье?

Сабуров спохватился, что наговорил лишнего, и отмахнулся:

— Не бери в голову.

Подозрения Жанны относительно Александры Антоновны укрепились. Не случайно она оказалась у казино. Играет в рулетку? Смешно! История с больной внучкой подозрительна. Кто-нибудь проверял? Сабуров этим заниматься не станет. А вот Лара… Лара что-то прознала.

Разговор сам собой прекратился. Они надолго замолчали. Жанна думала о письмах, которые Сабина хранила в сейфе. Оказывается, и сама писала мужу. Длинно, запутанно. А ведь они друг другу подходили! Потому и брак их был такой прочный. С Сабуровым спокойно, за ним как за каменной стеной. Он не ударится в панику, не станет суетиться. Спокойно обдумает ситуацию и просчитает все возможные варианты. Как сегодня, когда она приехала за полночь и отключила телефон.

— Прости, — сказала вдруг она. — За сегодняшнее.

— Ты хотя бы любишь его?

— Я?! Кого?!

— Игоря, разумеется. А что, есть кто-то еще?

— Да никого нет, — смущенно пробормотала она. И поднялась с дивана. — Поздно уже. Спокойной ночи.

— И тебе, — ответил Сабуров, не тронувшись с места.

Придя к себе, Жанна села сочинять письмо. Адресовано оно было матери Сабины, Матрене Архиповне. Жанна справлялась о здоровье, представившись вновь нанятой помощницей в доме Сабурова. Писала о том, что помогает ее дальней родственнице по хозяйству, что Сабуров по-прежнему оказывает ее больной внучке материальную помощь, и, как бы между прочим, передавала от Александры Антоновны неизменный горячий привет. А в конце приглашала бабушку приехать повидать внуков и пламенно заверяла, что дом Сабурова для нее всегда открыт. Закончив, вздохнула с облегчением: дело сделано. Письмо вышло наивным, простеньким, каким и должно было быть.

Завтра оно будет опущено в почтовый ящик. Думать о том, что будет потом, не хотелось.

…Незаметно наступил февраль. Жанна и Сабуров вставали очень рано. Пока она готовила завтрак, он будил детей. Сабуров нашел наконец работу, в фирме, занимающейся дорожным строительством. Оказывается, он в свое время заканчивал МАДИ и некоторое время работал по специальности. В те далекие времена Сабуров был единственным кормильцем семьи. Теперь пришлось к этому вернуться.

Перемены понравились не всем. Маленькая Эля никак не могла взять в толк, что теперь папа не может забирать ее из школы на машине, да и с бальными танцами пришлось расстаться. Девочка должна была дожидаться, когда закончатся занятия у Сережи. Это было в три, в четыре. А то и в пять. Эля капризничала и просилась домой. Ей не нравилось ездить вместе с братом в автобусах. Но Сабуров оставался непреклонен: «Ничего не поделаешь. Нянек у тебя больше нет».

Александра Антоновна тоже возмущалась. Мол, слишком много на нее навешали! Она на это не подряжалась. И все чаще Жанна находила по вечерам горы немытой посуды и неубранные комнаты. Вздыхая, принималась за уборку, а добравшись до постели, просто валилась с ног от усталости. Несколько раз она говорила Сабурову, что половину комнат надо бы закрыть. Белье возить в прачечную, а Элю потихоньку приучать к хозяйству. Девочка в состоянии вымыть за собой тарелку, да и за братом тоже. «От таких деньжищ прислугу нанять не могут!» — ворчала Александра Антоновна. Но о деньгах Сабины говорить теперь было не принято. Как не было их. Жанна действительно не знала, где эти деньги, сколько их, и не миф ли они вообще.

Итак, они рано вставали, будили детей, завтракали, вчетвером садились в машину и сначала ехали к школе. В машине дети дремали, так что с трудом удавалось их растолкать. Хотя дорога занимала минут двадцать, не больше. Высадив Элю и Сережу, махали им рукой: «До вечера!»

До Москвы почти всегда ехали молча. Сабуров высаживал ее у станции метро, где Жанна говорила «пока» и исчезала в толпе. Сабуров возвращался с работы поздно. Очень. Когда Жанна ездила на курсы и тоже задерживалась допоздна, она звонила Сабурову на мобильник, и они встречались у метро. Никакого порядка во всем этом не было. Как сложится, так и сложится.

Он никогда не звонил по ее рабочему телефону, только на мобильный. Не пытался узнать название компании, где она работает, не задавал глупых вопросов, типа: «ну как?», «справляешься?» или «нравится?». Понимал, что нравиться тут нечему, а справляться со свалившимися на нее обязанностями не просто трудно, а очень трудно. И еще он сам был страшно занят. В сорок лет ему пришлось все начать сначала.

Три раза в неделю Жанна уходила с работы пораньше и ехала на курсы секретарей. Именно тогда они с Сабуровым возвращались домой вместе. Два раза в неделю она приезжала на два часа раньше. Эти два часа уходили на то, чтобы разобраться с расходами семьи, грязным бельем и затоптанными полами. Александра Антоновна откровенно ленилась, зато Сережа-младший стал разогревать для Жанны ужин, иногда садился рядом, рассказывая что-то, в основном о сестренке. О том, что с ней приходится много возиться.

Жанна не жаловалась, хотя жизнь ее превратилась в тяжелый и бесконечный подъем. Все время в гору, все время с поклажей на плечах. Жаловаться было некогда, да и задумываться о том, что происходит, тоже некогда. В выходные хотелось только одного: отоспаться. Даже по магазинам ходить не хотелось. Времени не хватало. Время стало самым дефицитным из всех существующих на свете товаров. Другие были в изобилии, вопрос только в цене, а этого всегда не хватало. Непонятно было, куда оно уходит так быстро? Почему заканчиваются такие замечательные вечера в гостиной, когда, сидя в кресле, с книгой, можно наблюдать украдкой, как Сабуров читает газету, а по телевизору идет такой старый, но такой добрый фильм. Эта доброта осталась почему-то в прошлом, вместе с колбасой по два двадцать и стаканом семечек за пятачок. Вместе с верой в светлое будущее, которая превратилась в память о светлом прошлом. Почему-то именно веры в то, что все будет хорошо, теперь и не хватало. И доброты. Хватало колбасы, хватало одежды, золота, мехов, икры, обуви любого фасона и размера. А доброты не хватало. Здоровая конкуренция порождала нездоровую зависть и соперничество. За место под солнцем.

Вот это Жанна почувствовала на своей шкуре вполне. Оказалось, что есть оклад, а есть бонус. Проценты со сделок. И сколько начислят, зависит от ловкости сотрудника, степени его нахальства и той легкости, с которой он способен пройти к заветной цели по трупу ближнего своего. Ибо твое становится твоим в тот момент, когда не достается другому.

Атмосфера на работе тоже не давала расслабиться. Жанна не была невинной овечкой. Но не знала до сих пор, что такое коллектив и соперничество в коллективе. На нее обрушилась лавина неуместных восторгов, сплетен, зависти, доверительных разговоров, которые потом передаются наверх, коллективных пьянок и чаепитий, бойкотов и откровенной лести и прочего, и прочего, и прочего. Впервые она поняла, что одиночество — это отдых. Ибо к концу рабочего дня начинала раскалываться голова.

Ее не стеснялись посвящать в тайны всех мелей и подводных камней фирмы. Жанна никак не могла усвоить, кто чей любовник, а кто чей родственник, потому что разные люди говорили разное. Они то вступали в союзы, то становились злейшими врагами, все время сторожили друг друга и съедали старых сотрудников только затем, чтобы их самих съели новые. Фирма была небольшой. Но и двадцати человек вполне достаточно, чтобы маленькое государство в государстве имело свою историю, правительство, законы и особенности развития. Как и в любом феодальном государстве, здесь процветали фаворитизм, семейственность и тайные интриги. А на деле все решал один человек. Хозяин. За его внимание сражались, как за военный трофей. А получив, спешили использовать для того, чтобы что-нибудь выклянчить. Просто похвала воспринималась, как упущенный шанс. Материальная выгода — как успех. Жанна поняла, что все ее завоевательные планы смешны. Она решила сбежать через месяц, но потом втянулась. Поняла, что все начинается так, а не иначе. Сначала человек оглохший, ослепший и почти что немой. Со временем у него восстанавливается дыхание, а затем и прочие рефлексы. Быстрее всех хватательный. Потом рождается привычка. В другом месте все будет точно так же: нырок, жалкое барахтанье и наконец умение не только плавать, но и доплывать туда, куда надо и хочется. Разница только в мелочах.