Йони вскинул голову, глаза его расширились, и он приготовился бухнуться на колени. Божий посланец не позволил совершить этот естественный акт почтения, самолично подхватил молодого человека и заставил сесть за стол в углу комнаты, где приготовлено было все — бумага, диктофон, телекамера, и, конечно, персоналка с выходом на большой компьютер Главного раввината.

Так и рождаются фанатики, — подумал Мессия, — и ведь парень не недоумок. Все, что случится с ним и его ребенком за три дня, он может и сам предвидеть. Программа и в его генах работает, но он просто боится ею пользоваться. Почему? Достаточно подумать о человеке, представить его облик, и возникают картинки — будто сам с собой прокручиваешь варианты будущего. И все исполняется. И никакое это не ясновидение. То есть, ясновидение не в том понимании… Я и сам, кажется, путаюсь. В том — не в том. Иногда получается — иногда нет. С Диной не получилось ни разу. Сколько ни думай, ни представляй…

Он сел за свой стол напротив двери и, косо поглядев на секретарей, прочитал благословение.

Первым посетителем стал Патриарх Московский и всея Руси Алексий, избранный на этот пост Священным Синодом уже после явления Мессии. Он и избран был потому, что более других проникся идеями, которые излагал Мессия. То есть, попросту говоря, генетическая программа сработала в его случае более надежно, характер человека, его понимание сути процесса оказались проявленными именно в той степени, чтобы определить лидерство. Четкий человек, особенно в вопросах богословия, это Мессия понял еще при первой их встрече три месяца назад, и с тех пор предпочитал в разговорах не обсуждать сложных проблем религии, ограничиваясь практическими советами по организации взаимодействия православной церкви и раввинатов на территории России.

Беседа протекала ровно, Мессия даже ощущал нечто вроде вдохновения, когда чувствовал мысль собеседника прежде, чем тот ее осознавал, и устный разговор приобретал странный характер эха, повторявшего с мгновенным запаздыванием все, что было подумано.

— Отец Алексий, — сказал он, — мне бы хотелось прояснить вопрос с "Рязанским отступничеством".

Патриарх помрачнел. Отступники — недавно возникшая секта патриотов, избравшая местом своих проповедей кафедральный православный собор Рязани, — открыто встали в оппозицию к новому порядку. Они по-прежнему утверждали, что евреи распяли Христа, что принятие всех талмудических уложений неприемлемо для истинных христиан, что Мессия возвестил не царство Божие, а иудейское царство, благословленное мировым сионизмом… В общем, весь букет, свидетельствовавший лишь о том, что не в каждом, ох, далеко не в каждом человеке, даже христианине, оказалась та микроскопическая частица первичной генетической информации, достаточная для включения программы.

— Анафема, — произнес отец Алексий. — Анафема и отлучение. Но на них это не действует. И они набирают силу, как ни странно. Нет, россияне в целом не поддаются этой ереси (естественно, — подумал Мессия, — евреи пришли на Русь еще при Владимире, было время ассимилироваться), но вот сибирские народы…

— Что намерена предпринять церковь? — спросил Мессия, ощущая некоторое неудобство от этого вопроса: не спрашивать он должен был, а советовать, возглавлять. И знал ведь, что именно должен провозгласить — но не мог переступить через себя, старую свою привычку прятаться за чужие команды и советы. Господи, ты изменил человека, ты повел его к иным высотам, но как же медленно меняется характер! Что говорить, генетические изменения — не из самых быстрых природных процессов.

Глядя в глаза патриарху, Мессия понял не только свою ошибку, но и то, неожиданное для него, обстоятельство, что Алексий за две недели, которые прошли после его предыдущего визита, значительно продвинулся по пути генетического совершенствования. Читать мысли, во всяком случае, он научился. Ну и хорошо: разговор на уровне подсознательных мотивировок упрощает принятие согласованного решения.

Секретари заерзали за своими столами — Мессия и его гость вот уже несколько минут сидели неподвижно, глядя друг другу в глаза. Фиксировать разговор мыслей секретари пока не научились, хотя и улавливали обрывки. Новые проповеди по телевидению… Передача генетической информации… Генетическая эпидемия… Разговор служителей Господа или биологов на теоретическом семинаре?

— Вы правы, отче, — сказал Мессия, хотя мысль его явно не успевала за суетой подсознательных выбросов, и в чем, собственно, прав был Алексий, он не смог бы объяснить, если бы секретари попросили сейчас поточнее сформулировать идею.

— Прихожане России, — сказал патриарх, — ждут Мессию, и я тоже думаю, что этот визит принес бы замечательные плоды.

— Непременно, — пообещал Мессия.

— Скажите, отче, — неожиданно для самого себя добавил он, — знакомо ли вам такое название — Саграбал?

Слово это всплыло совершенно бессмысленно и безотносительно к беседе. Он не знал, что оно означает, и, судя по недоуменному взгляду патриарха, тот не знал тоже. Алексий мог и не отвечать.

Мессия встал — попрощались они тепло, оба понимали, что подумано и решено было во много раз больше, чем сказано вслух, и лишь впоследствии эта беседа начнет влиять на процесс принятия решений.

— Я все чаще думаю о Христе, — сказал Мессия, — и готов, в принципе, принять последнюю версию.

— Вы имеете в виду…

— Именно.

— Было бы хорошо, — задумчиво сказал патриарх, — если бы вы сказали об этом во всеуслышание.

— Я подумаю, и Создатель просветит меня в этом, — произнес Мессия.

После ухода патриарха секретари, воспользовавшись минутной передышкой, принялись записывать те крохи информации, что перепали их напряженным мозгам непосредственно из мыслей, носившихся в воздухе комнаты. Мессия сидел, закрыв глаза и погрузившись в раздумья. Потом повернулся к Яакову, отвечавшему за контакты с министерствами.

— Мне нужно, — сказал он, — знать, прилетела ли вчерашним рейсом Эль-Аль из Москвы женщина с ребенком. Женщину зовут Людмила. Фамилия… нет, точно не знаю и потому не хочу тебя путать. Это возможно?

— Конечно, — сказал Яаков и отстучал запрос в компьютер Бен— Гуриона.

Саграбал, — подумал Мессия. Красивое название. Знать бы еще — что оно означает. Почему эти два слова пришли на ум одновременно — Саграбал и Людмила? Что, однако, происходит там — в мыслях, которые даже и мыслями еще не стали? Будто два человека во мне одном. И тот, невидимый, куда умнее, тоньше, понятливее, чище даже… И тот, в глубине, знает что— то о Дине. Я знаю, что он знает. Потому я не бьюсь головой о стенку. Не рву на себе волосы.

— Людмила Купревич, — сказал Яаков, — с сыном Андреем, десяти лет.

— Да, — сказал Мессия. Теперь он знал. В том числе и то, что произойдет через несколько часов.

x x x

— Твой папочка будет удивлен, — повторила Людмила, поправив на плече ремень от сумки. — Не отходи от меня далеко. Ох, как он удивится!