Он ждал?! Значит, если бы она решилась и позвонила раньше – не было бы этих мучительных месяцев и дней?!

Ох, и дура она…

Тася несмело улыбнулась:

– Спасибо… А ты похудел… Как живешь?

Шульгин улыбнулся в ответ:

– Живу…

Тася тихонько переводила дыхание, стараясь вернуться к привычной сдержанности.

Иногда с ней такое бывало: ну до того хотелось найти утешение в объятиях этого человека, ее мужа – не мужа, что сердце болело. Но приходилось смирять себя. Дементий не приходил к ней ночью и ее к себе не звал. Даже после того, как они безумно целовались на зимней улице, они продолжали жить как друзья, как соседи.

И Тася теперь поняла, почему! Да ведь он хотел, чтобы она сама пришла, сама позвала!..

Ну вот… Теперь они уже дед с бабкой, а все никак не наведут порядка в своих отношениях. Поздно говорить о любви, поздно спрашивать: «Я еще что-нибудь значу для тебя?» Теперь о другом надо спрашивать… И Тася спросила:

– Как ты считаешь, детскую кроватку здесь лучше поставить или вон там, в спальне, в углу?

– Значит, ты только за этим меня позвала? – усмехнулся Шульгин. – Чтобы помочь тебе кроватку поставить?

– Ну да… – кивнула Тася.

– Только за этим?!

– Да… А что?!

Дементий кивнул.

Ну слава богу, подумала Тася, теперь она не одна! И Лиля не одна! И Кира!

Теперь есть кому их защищать!

* * *

На другой день, стоя на крыльце роддома рядом с Тасей и знакомцем по старым временам, Силантием Андреевичем Потаповым, главврачом, слушая его цветистые речения на тему «в нашем советском обществе родился новый человек», улыбаясь сбежавшимся встретить ее подругам и друзьям, Варваре, Егорычу и Евсею Петровичу, Лиля исподтишка следила поверх их голов за двумя мужчинами, топтавшимися неподалеку. Это были ее отец и муж. Они о чем-то говорили. Вид у Родиона был побитый, виноватый, а отец как будто бы его приободрял.

А ведь Родиона, такое ощущение, именно он привез сюда на этой черной «Волге», украшенной разноцветными шарами…

Может, отец просто жалеет его? Или, легко уничтожив свидетельство о браке Родиона с другой женщиной, он решил, что так же легко уничтожил в сердце дочери и обиду, и горечь, и ревность?

Напрасно он так думает!

Кажется, Силантий Андреевич, который за долгие годы работы в родильном доме чего только не насмотрелся, ничуть не был смущен тем, что отец и муж Лили – всевластный отец и законный муж! – стояли в сторонке от веселой толпы, поздравлявшей молодую мать. Всякое бывает!.. Но вот наконец он напроизносился своих пафосных речей и как ни в чем не бывало позвал:

– Папа! Ну где же вы?!

Смотрел он в это мгновение на Родиона и, похоже, готовился передать ему ребенка. Родион замешкался, и Говоров поощряюще подтолкнул его в спину…

Ну уж нет! Если папочка и муженек решили, что их нежная и хорошо воспитанная Лилечка побоится публичного скандала, то они глубоко ошибаются!

– Силантий Андреевич, я сама возьму, – спокойно сказала Лиля, забрав ребенка у врача, который, судя по его виду, все же встретился с чем-то неожиданным.

– Лиля, дай мне! – тихо попросил Родион, не глядя передав цветы Тасе.

Лиля твердо встретила его молящий взгляд и так же твердо ответила:

– Нет.

– Лилька! – По ступенькам, с цветами и конфетными коробками, поднимался отец, за ним следом спешил Егорыч с бутылками шампанского. Веселым бодрым голосом Михаил Иваныч крикнул: – Ну-ка, где моя красавица?

Заглянул через ее плечо, всмотрелся в розовевшее среди пены кружев личико Киры – и умилился:

– Ух ты! Смотри-ка, похожа! На меня, на деда похожа!

Он чмокнул Тасю в щеку, отдал ей свой букет и сказал:

– Поздравляю! Ну, Егорыч, чего стоишь?!

– Молодец, коза! – выкрикнул Егорыч.

Начали одаривать врачей и медсестер традиционными конфетами и шампанским, а Лилю обступили друзья. Тася осторожно приняла у нее младенца.

А у Лили не хватало рук для цветов, которые ей со всех сторон давали ребята и девушки – друзья-студенты. Но вот их словно ветром сдуло – побежали пить шампанское, которое уже разливал Говоров.

Ну, тут наконец дождались своей очереди охать и ахать Евсеич с Варварой. И вот раскрасневшийся Михаил Иванович приобнял Тасю за плечи, потом распахнул перед ней дверцу «Волги», улыбнулся Лиле:

– Садись, дочка! Домой поедем!

Однако Тася с Лилей, переглянувшись, прошли мимо и направились к точно такой же черной «Волге», стоящей поодаль. Из нее, тяжело опираясь на палку, выбрался Шульгин и, поцеловав Лилю, распахнул заднюю дверцу.

Говоров стоял онемев, однако Родион сорвался с места:

– Лиля! Что это за демарш?!

В голосе его звучала еле сдерживаемая ярость.

Однако Лиля смотрела без страха и точно так же твердо произнесла:

– Я не вернусь домой. Не хочу видеть ни тебя… – взглянула поверх его плеча, – …ни тебя, папа. Мы с Кирой будем жить у мамы.

– При чем здесь мама?! – пожал плечами Родион. – Лиля, у нас с тобой своя семья!

– Какая семья?! – горько усмехнулась Лиля. – О чем ты говоришь? Сколько у тебя их?! Две, три, пять?

Родион только глаза опустил.

Тяжело ступая, подошел Говоров – у него был вид человека, который не вполне понимает, что происходит. А главное, каким приказом это можно исправить.

– А ты, папочка, – повернулась к нему Лиля, – покрывал его. Предатель! Хотел, чтобы я жила в этой грязи!

– Не говори ерунды, Лилька! – взмолился Михаил Иванович. – Ты устала, измотана…

Не слушая, Лиля села в машину, взяла ребенка.

Говоров резко схватил за руку Тасю:

– Ты-то зачем ей потакаешь?!

Шульгин шагнул вперед.

– Оставь Тасю. Она пока моя жена! – Властно кивнул ей: – Садись в машину!

Захлопнул за ней дверцу, пошел к переднему сиденью.

Говоров заступил ему дорогу:

– Радуешься? Всех отобрал у меня? И Тасю, и Лильку… и внучку!

– Пока, друже, – невозмутимо ответил Шульгин. Повернулся к Родиону и сообщил: – А ты, Камышев, – осёл на двух копытах.

«Волга» Шульгина уехала.

Говоров исподлобья взглянул на Родиона. Он и сам не знал, ненавидит этого парня или жалеет. Он и сам не знал, ненавидит или жалеет себя самого…

– Может, он и прав, – пробормотал Родион. – Может, я и в самом деле осел на двух копытах. Но Лильку и дочь я верну!