Но Мурумби стал для меня больше чем родственником. Он был чуть-чуть моим земляком. Мы разговаривали на все темы, кроме одной — темы о моем возвращении. «Ты должна родить сына моему брату!» — твердил он. Нганга, главного жреца вуду, боялись все, в том числе и его брат. Ведь жрец вуду — это священное лицо. Никаких подробностей о судне, с которого меня списали, Мурумби также не сообщил. Или не знал, или по своим причинам скрывал.

Кроме Мурумби, было еще несколько выходцев из этих мест, получивших где-то образование и изредка приезжающих сюда погостить. Но в деревне самым просвещенным человеком был мой муж Нганг. И не только священное знание вуду отличало его. Нганг умел читать и писать и знал достаточно о современном мире, чтобы пользоваться его благами.

За первые два года моей жизни в племени я несколько раз пыталась бежать. Я быстро разузнала дорогу, ведущую к побережью океана. Она была основательно протоптана слонами, которые были здесь более популярным средством перевозки грузов, чем обычные машины. Хотя и автомобили не были здесь в диковинку. Обычно на джипе приезжал сюда Мурумби и другие гости, живущие в городах. Однажды, перед возвращением Мурумби на остров Занзибар, я спряталась на заднем сиденье его джипа и проехала благополучно незамеченной до самого побережья.

Однако оказалось, что эту машину Мурумби на пароме не перевозил. У него на Занзибаре, видимо, имелась другая. А этот джип вместе со мной, скорчившейся за спинками передних сидений, он загнал в гараж. Тут же нанял такси, и оно умчало его к пристани, в неизвестном мне направлении. Мне пришлось разбить оконное стекло, чтобы выбраться из закрытой машины. К счастью, гараж представлял собою легкий навес, стены которого были сплетены из лиан. Я выбралась из него под покровом темноты и вернулась домой пешком по темному слоновому тракту, освещенному лишь тусклым светом луны. Как я не заблудилась — одному Богу ведомо. Никто не хватился меня в тот день.

В другой раз я просто ушла рано утром из дому и в середине дня достигла морского побережья.

Место оказалось новым, я очутилась не там, где Мурумби оставлял свой джип. Здесь не было ни такси, ни людей. Я долго шла вдоль скалистого берега, его кромка становилась все уже, пока не исчезла совсем. Я поняла, что придется забираться на скалы. Едва я, цепляясь за острые углы, заползла вверх на несколько метров, как почувствовала острый укол в ногу. Тут же увидела пятнистую змею, скользнувшую в расщелину скалы. Отсосав кровь из ранки, я заковыляла в обратный путь. Только к ночи я добрела до племени, нога моя распухла и почернела. Чувствуя жар и в ноге, и во всем теле, я доплелась до дома Нганга и рухнула перед входом. Нганг затащил меня внутрь и принялся лечить. Укусы змей в Африке не страшнее насморка.

Муж втер мне какую-то мазь, дал выпить отвар.

Через три дня я была здорова. Что-что, а местные, привычные хвори здесь излечивали быстро. Никто не допытывался, где укусила меня змея. Они были всюду.

Третий раз я подготовилась лучше. Заранее выпытала маршрут редких отъезжающих машин. Выбранный мною грузовичок направлялся через паромную переправу прямо на остров Занзибар, правда, не в порт, а в одну из деревень, но это уже было нужное мне направление. Я спряталась в кузове среди мешков с какао и ехала, безмятежно глядя в небо. Но на полпути грузовик сломался. Шофер полез в какой-то ящик над кабиной и заметил меня в кузове, замеревшей за мешком. Он осклабился в белозубой улыбке, что-то закричал на незнакомом мне наречии, схватил меня и связал руки и ноги крепкими лианами. Затем починил машину, сел в кабину и повернул назад. В племени он сдал меня прямо Нгангу, объяснив, уже на суахили, что поймал меня в своем грузовике. Нганг наградил его каким-то ожерельем, а потом занялся мной. Он сразу понял, что я пыталась убежать.

— Я сделаю так, что ты больше не захочешь бежать, — угрожающе сказал он и принялся готовиться к процедуре, похожей на гипноз.

Меня привели ночью в ритуальную хижину, внесли факелы и воткнули их в отверстия на стенах.

На середину пола поставили глиняную тарелку, наполненную какой-то спрессованной травой. Нганг заставил меня жевать эту дрянь. Постепенно туман заволок мое сознание. Я не чувствовала ни грусти, ни веселья. Сквозь этот туман я слышала голос Нганга:

— Море-океан накрывает тебя с головой. Ты тонешь, ты задыхаешься, железные пальцы повелителя морей сжимают твое горло. Ты боишься моря, боишься волн, боишься морского ветра… — Проговаривая свое заклинание, он поливал меня водой из кувшина. Я дрожала в страхе, будто и впрямь тонула в морской пучине.

После этого насильственного сеанса я ощутила, что стала и в самом деле бояться воды. Даже полоща белье в деревенском ручье, я начинала испытывать дрожь и страх, так что одной рукой всегда держалась за какую-нибудь лозу. А мысль о том, что где-то, всего в двух десятках километрах, бушует океан, и вообще вгоняла меня в ступор. Наложенное на меня гипнотическое заклятие оказалось надежнее стальных кандалов. Я оставила мысль о побеге.

В остальном ничего в моей жизни не изменилось.

Все предусмотрел мудрый Нганг, раздобыв с помощью брата белую женщину, кроме того, что эта женщина не может рожать. Операция что-то нарушила в моем организме: пошел третий год, как я была его женой, но по-прежнему не беременела.

И все же мое положение среди других жен было отличным. Нганг понимал, что я пришла из того большого мира, где сейчас жил его брат, — мира, насыщенного разными полезными вещами и диковинными приборами. Поэтому он нередко приглашал меня и поговорить, а не только для выполнения моих супружеских обязанностей. Пожаловаться на жесткое обращение я не могла. Быт моего мужа был почти европейским, если считать Европой глухую, заброшенную деревушку в нечерноземной России. Ни телевизора, ни электричества, ни газа, только несколько книг, грудой лежащих на полу, да радиоприемник на батарейках. С этого приемника и началось мое возвышение. Нганг заявил, что его приемник не работает: или сломался, или батарейки состарились. О том, что батарейки надо обновлять, сказал ему Мурумби, который и привозил обычно их с Занзибара. Я взяла приемник из его рук, открыла крышку и заглянула внутрь. Моих знаний по радиотехнике оказалось достаточно, чтобы понять, что батарейки вставлены не теми полюсами. Я выковыряла их из гнезда и поставила как следует. В приемнике хрипло заиграла музыка. Нганг заулыбался и погладил меня по обнаженной груди.

Приемник стал мне окошком в потерянный мною мир. К моему удивлению, очень часто в эфире упоминалась Россия. Все, что говорилось о моей стране, было мне в диковинку. Окружающая меня африканская жизнь поражала меньше, чем события, которые происходили там, на потерянной мною родине. То радио сообщало о свободных выборах с несколькими кандидатами, то называлось новое слово «приватизация», но чаще всего упоминался Горбачев. Но затем его имя заменила новая фамилия — Ельцин. Вслед за ней пошли какие-то ужасающие события. Комментаторы говорили о новой революции, гражданской войне и репрессиях, не понять, против кого. Меня все сообщения волновали главным образом с одной стороны: как новые власти относятся к таким, как я, волею судьбы оказавшимся за границей. Смогу ли я когда-нибудь вернуться на родину? Но размышления мои теперь были отвлеченными — возможности побега не предвиделось.