Однако Нганг считал этот недуг еще одним доказательством божественного предназначения его сына. Действительно, Кока был понятливее многих сверстников, безошибочно находил утерянные вещи. Однажды я чуть не лишилась своих слоников, сняв ожерелье на время купания в ручье. Кока нашел их у новой жены Нганга (он взял ее после рождения Коки), она прятала их в кожаном мешочке у себя на поясе. Мы сцепились. Вредная девчонка оказалась сильнее, она укусила меня за палец, когда я потребовала предъявить мне содержимое ее мешочка. Кока побежал за отцом и привел его на помощь. Тут же состоялся и скорый суд.

Нганг велел своей юной жене вернуть мое сокровище. Она нехотя отдала слоников своему мужу.

Нганг пошептал над ними и протянул мне.

— Держи, Гала, — сказал он. — Теперь я вложил в них волшебную силу. Кто посмеет взять их, у того руки отвалятся. Это будет твой талисман, который всегда придет к тебе на выручку и спасет от любой порчи. Три слона — духи земли, неба и воды — будут служить тебе, но дух огня покоряется только мне.

Как Нганг наказал юную воровку, мне было неведомо, но три дня она ходила молча надув губы и не смотрела на меня.

* * *

Я выполнила свою миссию, дала царственного ребенка, чья участь была предопределена — стать жрецом вуду. Теперь я была обычная женщина.

И в этот период, когда я была сброшена с царственного трона, изменились и наши отношения с Мурумби.

Когда он появлялся на острове, мы уединялись в банановом лесу и среди лиан находили себе приют.

Мурумби был гораздо моложе своего брата, тоньше, нежнее. Да что там говорить! Мурумби теперь являлся мне даже во сне! А мудрый Нганг как-то заметил, что сонная действительность более действительна, чем явная. Надо сказать, что в племени были довольно свободные нравы, и моя внебрачная связь не являлась исключением. Возможно, чувства мои к Мурумби подпитывала и надежда вырваться из этой деревни хотя бы в портовый город. Жизнь в Занзибаре, где работал Мурумби, казалась мне сейчас единственной реальной мечтой. А дальше — кто знает…

Гипнотический страх воды, наведенный на меня Нгангом, рассеялся после рождения сына.

Мы с Мурумби стали строить планы о нашем совместном будущем. Кажется, Нганг не будет большим препятствием. Он теперь все реже вызывал меня, наслаждаясь утехами со своей тринадцатилетней женой. Мне уже было двадцать шесть. По здешним меркам — солидный возраст. И однажды Мурумби радостно заявил, что брат подарил ему меня.

Я могу уезжать с ним на Занзибар, но Кока останется здесь. Коку он не отпускал в город еще и потому, что боялся, как бы мальчик не заразился там чужими болезнями, которые в племени лечить не умели. По этой причине он и сам не выезжал из племени. Я была в отчаянии, уехать без мальчика я не могла. Ведь сын был единственным в мире родным, единокровным человечком.

Я не решалась уйти к Мурумби, а он, хотя и мог увезти меня силой, не делал этого. Пока ему было достаточно двух жен на Занзибаре и приятных отношений со мной. Но в гости к себе он меня уже привозил. Там я и познакомилась с его женами, встретившими меня настороженно. Они демонстративно прикрыли лицо платками и отвернулись от меня. Видимо, им не понравился цвет моей кожи.

Мои сестры по браку с Нгангом были добрее. В деревне вообще все было проще.

Мои поездки на Занзибар поощрял сам Нганг.

Когда требовалось купить батарейки или запчасти к недавно приобретенному трактору, он теперь посылал меня. Сам Нганг, как я говорила, избегал поездок в многолюдный город. Он говорил, что суетливые духи города препятствуют ему путешествовать в другие миры. Обычно наша компания состояла из Мурумби, которого ждала работа в порту, и нескольких соплеменников, одновременно бывших моими слугами и стражей. Они были посвящены в обряды вуду, но технические новинки ставили их в тупик. К острову Занзибар мы ехали на личном катере Мурумби, а назад в деревню, нагруженные покупками, плыли на пароме. Паром был большим современным судном, с отделением для автомобилей, с ресторанами и барами для пассажиров. И мы с моими попутчиками проводили немало приятных часов, танцуя под негритянский оркестр на палубе.

Иногда мне хотелось спуститься к матросам, заглянуть на камбуз. Увы, посторонним вход в служебные помещения был воспрещен, и чернокожие мореходы были непреклонны. Тем более, что к женщинам отношение в этой стране было строгое. Мне оставалось только одно: любоваться на прибрежные скалы, причудливо изрезанные морскими волнами и ветром. Особенно мне нравилась скала, похожая на слона, — между ушами и хоботом его зияла сквозная дыра. За этой дырой, теперь я знала, начиналась тропинка, ведущая в нашу деревню. Но паром проходил дальше вдоль побережья. Его стоянка была в густонаселенном прибрежном селении.

До нее я так и не смогла добраться в один из своих давних побегов. Теперь я не собиралась никуда бежать — Кока стал для меня дороже родного края.

Каждый раз, выбираясь на Занзибар, я чувствовала душевный подъем: множество нарядных людей, автомобили, высокие кирпичные дома — одним словом, цивилизация. Женщины ходили по улицам с открытыми лицами, хотя у многих на голове был накинут платок, дань мусульманской традиции.

Мужчины и вообще казались загорелыми курортниками — черные, в пестрых рубашках и светлых шортах. Я теперь смело торговалась на рынке с продавцами, знала, что они уступят цену в два-три раза.

Но особенно меня волновало посещение порта, где мы садились на паром, чтобы вернуться домой.

Рядом покачивались на волнах английские, португальские, испанские суда, а также корабли с незнакомыми мне флагами. Но напрасно я искала советский флаг и русские буквы на борту и даже спрашивала о наших судах у Мурумби. Он качал головой, говорил, что не замечал советских кораблей здесь уже несколько лет. «И советы у вас нет, и флот нет». И все же меня тянуло в это людное место. Было приятно даже просто поглазеть, послушать звуки большого мира. Не верилось, что я, целую вечность назад, тоже была частицей той большой цивилизации. На причале порта всегда было много праздных гуляк, но женщины в одиночку бродили редко. Со мною тоже обычно был кто-нибудь из мужчин: или Мурумби, или сопровождающие из племени. Но пеклись они обо мне спустя рукава, так как я была для них никем — ни сестрой, ни женой, ни дочерью. Однажды я сидела на скамье у касс пассажирского флота. У моих ног громоздился багаж: пакеты, сумки, коробки. До отхода нашего парома было еще достаточно времени, и мои помощники пошли пропустить пару стаканов местной банановой водки. Я ждала их, ждала часа отправления. У причальной стенки рядом с паромом покачивалось на волнах судно необычного вида. Странность его заключалась во множестве разных антенн и непонятного назначения устройств, расположенных на палубе. Над ними парусом полоскался тент из сетей, видимо, для защиты оборудования от солнца. Я силилась собрать в памяти скудные остатки моих познаний в области морской классификации, но напрасно — их было недостаточно. Было даже неясно: то ли это военный корабль, то ли гражданское судно. Экзотический флаг на судне казался мне знакомым. В левом верхнем уголке его был британский крест, похожий на жука, но в центре было изображено непонятное животное, видимо, символизирующее колониальное владение королевства. Продолжая разглядывать заморское чудо, я почувствовала на себе чей-то взгляд. Я повернула голову и, прищурясь, посмотрела против солнца на белого мужчину, стоящего на причале неподалеку.