— Но я сделаю это, — вслух произнесла Флоренс, словно Беласко слушал ее.

Впрочем, нужно быть начеку. Бен был прав. «Вас уже однажды одурачили, — сказал он. — Смотрите, как бы снова не оказаться в дураках». «Я буду осторожна», — ответила тогда она.

И будет. Она признала резон в его словах. Как здорово ее одурачили вчера вечером, вынудив поверить, что, возможно, это она виновна в полтергейсте. А как ее одурачили сегодня утром, заставив подумать, что это Дэниэл виновен в укусах и в нападении на нее кошки. Нельзя позволить одурачить себя снова. Дэниэл ни в чем не виноват. Он сам жертва, а не мучитель.

Флоренс закрыла глаза, сцепив перед собой руки. "Дэниэл, слушай меня, — прошептала она про себя. — Благодарю тебя от всего сердца за то, что спас мне жизнь. Но понимаешь ли ты, что это значит? Если ты таким образом можешь пойти против воли отца, то можешь так же и покинуть этот дом. Ты не должен больше оставаться здесь. Ты волен уйти, если только поверишь в это. У твоего отца нет власти держать тебя здесь узником. Попроси помощи у высших сил, и они помогут тебе. Ты можешь покинуть этот дом. Можешь!"

Флоренс быстро открыла глаза. Подойдя к испанскому столику, она открыла сумочку, вынула оттуда блокнот и карандаш, положила блокнот на стол, взяла карандаш и приставила грифель к бумаге. И он тут же стал двигаться. Она закрыла глаза и ощутила, как он пишет сам собой, двигая ее рукой. Через несколько секунд карандаш остановился, и чувство, что кто-то водит рукой, исчезло. Флоренс взглянула на блокнот.

— Нет! — Она вырвала лист и, скомкав его, бросила на пол. — Нет, Дэниэл! Нет!

Стоя у стола, она вся дрожала, глядя на листок. Слова запечатлелись у нее в памяти:

— Способ один.

* * *

18 ч. 11 мин.

Фишер стоял у края пруда и светил фонариком на мутную поверхность воды. «Уже дважды», — подумал он. Сначала Эдит, потом Флоренс. Морщась от смрада, он провел лучом по воде. Однажды, когда он работал в больнице, один старик умер от гангренозных ран на спине — и запах в его палате стоял примерно такой же.

Фишер огляделся. Сквозь туман приближались шаги. И вдруг он выключил фонарик и обернулся. Кто это? Флоренс? Она, конечно, не вернулась бы сюда после случившегося. Барретт или его жена? Но тоже не верилось, что они выйдут сюда. Кто же тогда? Шаги послышались ближе, и Фишер насторожился. Он не мог во мгле определить их природу и потому ждал, замерев, с колотящимся сердцем.

И вдруг они приблизились вплотную. Увидев свет лампы, Фишер включил свой фонарик. Послышался сдавленный вскрик, и Фишер в замешательстве уставился на два лица в свете своего фонаря.

— Кто здесь? — дрожащим голосом спросил старик.

Фишер перевел дух и опустил луч фонаря.

— Извините, — проговорил он. — Я один из четырех приехавших.

Старушка облегченно вздохнула, и ее вздох прозвучал как стон.

— Господи, — прошептала она.

— Простите, я сам испугался, — извинился Фишер. — Я не знал, который час.

— Вы перепугали нас до смерти, — обиженно проговорил старик.

— Простите.

Фишер повернулся и пошел к дому.

Старики, что-то невнятно бормоча, пошли следом. Он придержал для них дверь, и, когда они, тревожно озираясь, поспешили через вестибюль, вошел сам. Старики были в теплых пальто, на голове у женщины — шерстяной шарф, а у старика — видавшая виды серая фетровая шляпа.

— Что слышно в мире? — спросил Фишер.

— М-м-м, — промычал старик, а старушка неодобрительно хмыкнула.

— А впрочем, не важно, — сказал Фишер. — У нас здесь свой мир.

Он двинулся вслед за ними в большой зал, а они стали выкладывать на стол накрытые крышками блюда. Фишер видел, как старики посмотрели на машину Барретта и переглянулись. Быстро собрав посуду, они направились обратно в вестибюль. Фишер следил за их уходом, едва сдерживаясь, чтобы не гаркнуть: «Бу!» — и посмотреть, что будет. Если свет фонарика так напугал их, что, по их мнению, происходило в доме с понедельника?

— Спасибо! — крикнул он, когда они проходили под аркой.

Старик мрачно хмыкнул, и Фишер увидел, как они снова переглянулись.

Когда входная дверь захлопнулась, он подошел к столу и стал поднимать крышки на блюдах. Отбивные из барашка, горох с морковью, картошка, бисквиты, пирог и кофе. "Королевская трапеза, — подумал он и невесело улыбнулся. — Или это «Последний ужин»[11]?"

Сняв куртку, Фишер швырнул ее на стул и положил сверху фонарик, потом положил себе на тарелку отбивную, добавил немного гороха с морковью и налил чашку кофе. «Похоже, с общими застольями покончено», — подумал он, усаживаясь за стол, а выпив кофе и принявшись за еду, вспомнил про Флоренс: «Потом надо отнести поесть и ей».

Его мысли занимали ее слова, он постоянно думал о них, стараясь найти изъян. Пока что ничего отыскать не удалось — все казалось разумным, и от этого было никуда не деться.

На этот раз Флоренс, похоже, на правильном пути.

Он ощущал какую-то странную, не вполне нравившуюся ему самому уверенность. Они — во всяком случае, он и Флоренс — и так знали, что за всем этим стоит Беласко, но это знание никак не использовалось, по крайней мере с его стороны. Что они столкнутся с самим Беласко, никогда не доходило до его сознания. Правда, он входил с ним в контакт в 1940 году, но эта связь была мимолетной и никак не повлияла на состояние Адского дома.

А теперь здесь проявилось нечто большее. Эта ткань оказалась неотъемлемой частью дома. Фишер десятками способов пытался рассечь ее, но безуспешно. Все получалось слишком логично. Пользуясь аномальными средствами, Беласко мог действовать в любой области, не выдавая своего присутствия. Он мог создать любое непостижимое полотно эффектов, манипулируя всеми сущностями в доме, переселяясь из одной в другую и всегда оставаясь на заднем плане, — как выразилась Флоренс, «генерал со своей армией».

И вдруг вспомнилась граммофонная запись. Это никакое не совпадение. Это Беласко приветствовал их при входе в свой дом — на своем поле боя. И в голове снова прозвучал жуткий, насмешливый голос: «Добро пожаловать в мой дом. Я счастлив, что вы смогли прийти».

Фишер обернулся и увидел хромающего через зал Барретта, бледного и серьезного. «Заговорит ли он сейчас?»

После случившегося недавно исследователь еще ничего не сказал, очевидно, чувствуя себя виноватым оттого, что не смог сам отвести Эдит наверх.

Фишер подождал. Барретт остановился и с озадаченным выражением уставился на свою машину. Потом взглянул на Фишера.

— Это вы сделали? — спросил он подавленно.

Фишер кивнул.

С едва заметной дрожью уголки рта Барретта приподнялись.