Старыгин задохнулся и потерял голову.

На этот раз все было гораздо медленнее, прозрачнее, полнее. Они смаковали каждое прикосновение, каждый поцелуй.

Когда все завершилось, Старыгин почувствовал себя легким и опустошенным, как будто Катаржина действительно выпила всю его кровь. Он бережно обнял ее левой рукой и начал засыпать, перед глазами поплыли какие-то цветные пятна, смутные образы прошедшего дня, но легкая рука потрепала его по щеке и хрипловатый волнующий голос проговорил:

– Эй, соня, пора вставать! Нам действительно нужно ехать! Уже много времени!

– Ехать? – сонно пробормотал Старыгин. – А как же… мы хотели… немножко поспать…

– Поспишь в дороге! – Катаржина ущипнула его. – Вставай, лентяй! Нам нужно проехать пол-Европы!

– Ты неутомима, – проворчал он, нехотя поднимаясь. – У тебя что – внутри батарейка?

– Я же тебе сказала – я вурдалак, а у вурдалаков неисчерпаемый запас энергии! Я же напилась твоей крови и теперь отлично себя чувствую! Ну ладно, отдохни несколько минут, я первая пойду в душ!

Через час, расплатившись, они покинули трактир и покатили дальше по прекрасной европейской дороге.

Старыгин задремывал, окрестные пейзажи сливались перед его глазами в мешанину цветных пятен и таяли в солнечных лучах.

– Спишь? – повернулась к нему Катаржина. – Вот теперь делай вид, что действительно спишь, не вздумай просыпаться! Мы подъезжаем к границе!

От этих слов сон моментально слетел со Старыгина, он подскочил и уставился на приближающуюся пограничную будку.

– Я сказала – спи! – сквозь зубы прошипела Катаржина, не поворачивая головы.

Старыгин закрыл глаза и откинулся на сиденье.

Катаржина затормозила, опустила стекло и проворковала:

– Пан офицер, какая прекрасная погода!

– Попрошу паспорта! – отозвался пограничник, приложив руку к козырьку.

– Вот мой паспорт, – Катаржина подала ему книжечку. – Я еду к брату, он живет в Вене, у него завтра день рождения… представляете, пан офицер – в Вене никто не умеет как следует приготовить кнедлики! Так что я сама буду их готовить для брата!

– Кнедлики? – переспросил пограничник, у которого от ее болтовни спутались мысли. – Пани хорошо умеет готовить кнедлики?

– О, меня научила моя бабушка, а уж как она их готовила – просто пальчики оближешь!

– А тот пан, – пограничник кивнул на Старыгина. – Кто тот пан? Где его паспорт?

– То мой муж, – пренебрежительно махнула рукой Катаржина. – Перепил пива, и теперь его не разбудить! Уж я его знаю! Говорила я ему – не пей так много, хватит тебе! Но разве же мужчины когда слушают умных советов? А куда он засунул свой паспорт… кто же его знает… так рассказать пану офицеру, как я готовлю кнедлики? Для начала нужно взять молодую картошечку…

Сзади за машиной Катаржины стоял огромный грузовик. Водитель грузовика высунулся из кабины и прокричал:

– Вы что там застряли? У меня груз скоропортящийся, яйца, мне долго ждать нельзя! Кто будет платить, если яйца протухнут?

– Потом нужно взять хорошего шпика, совсем немного… – как ни в чем не бывало продолжала Катаржина, – и немного припустить его на слабом огне…

– Ладно, пани, проезжайте! – отмахнулся от нее пограничник. – На обратном пути расскажете!

– Непременно, пан офицер! – Широко улыбнувшись, Катаржина нажала на педаль газа.

– Ты, наверное, регулярно возишь контрабанду, – вполголоса проговорил Старыгин, когда граница осталась позади. – У тебя это так естественно и профессионально получилось – сразу видно, что не первый раз!

– Ну конечно – я и вурдалак, и контрабандист, – усмехнулась Катаржина. – И вообще, я главарь мафии! Лежи, не шевелись! Мы еще не очень далеко отъехали!

– Вот еще что меня интересует, – не умолкал Старыгин, – что значит – припустить на слабом огне?

– Понятия не имею! – Катаржина фыркнула и пожала плечами. – Ты что же, думаешь, что я действительно умею готовить кнедлики?

– А что – разве нет? Ты так убедительно об этом рассказывала, что я тебе поверил! Вот, думаю, идеальная получится жена – даже кнедлики готовить умеет!

Катаржина хихикнула и покосилась на спутника:

– Я же – искусствовед, а главное, чему должен научиться искусствовед – убедительно и красиво рассказывать о том, чего он совершенно не умеет делать.

Мейстер Рембрандт вернулся с похорон в отвратительном настроении.

Само собой, похороны жены – это не самое веселое занятие, но дело было не только в том, что он потерял Саскию. Хотя, конечно, у них были хорошие времена, но жена долго и тяжело болела, и Рембрандт понемногу привык к мысли о ее смерти.

Дело было не только в смерти как таковой.

Дело было в тех неожиданных и неприятных переменах, которые эта смерть принесла в его жизнь.

Во-первых, он с горечью узнал, что Саския незадолго до смерти переписала свое завещание, назначив своим наследником маленького Титуса. Правда, она назначила мужа единственным опекуном девятимесячного сына, но тем не менее, как ни крути, фактически она лишила Рембрандта наследства.

И кроме того, на похоронах Хендрик ван Эйленбюрх, родственник покойной, посмел предъявить мейстеру Рембрандту какие-то неуместные претензии. Он заявил свои права на часть имущества покойной, говорил о ее драгоценностях…

Нет, нет и нет! Жадные родственники не получат ни гульдена, ни крошки из наследства Саскии! У него и без того хватает долгов!

– Гертджи! – раздраженно выкрикнул Рембрандт. – Гертджи! Где тебя черти носят?

– Я здесь, минхейр! – Служанка возникла в дверях со странной блуждающей улыбкой на пухлых губах.

– Принеси мне вина! – потребовал хозяин. – Того, ты знаешь… Того, что прислал мне минхейр Домер…

– Сию минуту, хозяин… – Гертджи опустила глаза и исчезла.

Пожалуй, и правда надо будет написать ее портрет… у чертовки красивая кожа…

Но что же делать с деньгами? Подходит срок очередного платежа по закладной… Правда, тот странный человек заплатил ему пятьсот гульденов, но от них уже почти ничего не осталось… деньги имеют обыкновение таять с необычайной скоростью… Конечно, он купил тот античный мрамор, но это ведь для дела…

Гертджи беззвучно вошла в комнату, поднесла хозяину бокал с темно-красным вином, склонилась к нему, как бы нечаянно прикоснувшись высокой грудью.

Рембрандт взволнованно сглотнул, поднял глаза, встретился с жарким, пристальным взглядом служанки. Ее мягкие губы что-то прошептали. Бокал с громким, обиженным звоном упал на черно-белые плиты пола, разбился на сотни мелких кусков, темно-красное вино обрызгало все вокруг, как кровь.