Лора сощурилась. В процессе умышленного обольщения, удивившем их обоих, она сделала такое движение, что ее тело соблазнительно потерлось о его тело.

— Только модель я выберу сама!

У нее участился пульс. Когда она опустила голову, чтобы осыпать поцелуями его грудь, он закрыл глаза.

— Лора.

— Нет, миссис Драмберри! Сегодня я с ней познакомилась.

Гейб вытаращил глаза. Но когда Лора укусила зубами его сосок, он прогнулся.

— Но Мейбл Драмберри уже сто пять!

— Точно! — хихикнула Лора, продолжая свои исследования и наслаждаясь новыми открытиями и властью над ним. — Я бы не допустила, чтобы ты закрылся в студии с какой-нибудь рыжеволосой, молодой, сексуальной девицей!

Он засмеялся, но смех перешел в стон, когда ее рука опустилась ниже.

— А ты не думаешь, что я смогу устоять перед рыжеволосой, молодой, сексуальной девицей?

— Конечно, только вряд ли она устоит перед тобой! — Лора потерлась щекой о его челюсть, уже заросшую утренней щетиной. — Ты красив, Гейб! Если бы я умела рисовать, я бы тебе это показала.

— Твои действия сводят меня с ума!

— Надеюсь, — пробормотала она и приложилась губами к его губам.

Лоре всегда не хватало смелости пленять, она никогда не была уверена в своей привлекательности. Теперь ей казалось правильным и вполне возможным дразнить своего снедаемого страстью мужчину.

Он запустил руки в ее волосы и сомкнул напряженные пальцы, а она просунула язык ему в рот и начала его исследовать. Ее движения были скорее инстинктивными, нежели осознанными, но от этого еще более соблазнительными.

Сила пришла к ней вместе со свободной уверенностью. Здесь она сможет быть его партнером, его полноценным партнером. Ей было легко показывать свою любовь, почти также легко, как чувствовать ее.

Открывая его, она открывала и себя. В постели она была не так терпелива, как он. Странно, но при дневном свете все менялось. Гейб был человеком быстрых, решительных действий, а если при этом совершал ошибки, то либо исправлял их, либо игнорировал. Лора была более осторожна. Прежде чем что-нибудь делать, она продумывала все возможные варианты.

Но в постели, в роли обольстительницы она была нетерпелива.

Она была неистова и чувственна. Гейб поймал себя на том, что протягивает к ней руки, а затем беспомощно купается в ощущениях, которые она в нем вызывала. Он не узнавал свою Лору! Это было все равно что иметь в постели другую женщину, которая вызываете те же чувства, что и Лора, от которой исходил тот же запах, что и от Лоры, которую он хотел так же отчаянно, как он хотел Лору.

Когда она прижала губы к его губам, это был вкус Лоры, только как-то мрачнее, спелее. А тело ее, приблизившееся к нему, было горячим как печь.

Он напомнил себе, что это его жена, его робкая и по-прежнему невинная жена, требующая бесконечной заботы и нежности.

Ему еще требовалось дать полный выход своей страсти. С Лорой он не спешил, пользовался каждой каплей своей чувственности.

Теперь она лишала его сдержанности.

Она чувствовала свою силу, и это было великолепно. Несмотря на возбуждение, ее ум был ясен, как звук колокольчика. Она делала его слабым и доводила до отчаяния. Она заставляла его дрожать. Затаив дыхание, она прижималась губами к тем местам, где бьется пульс, она находила их инстинктивно. Его сердце билось с бешеной скоростью. Из-за нее. Лора чувствовала, как ее тело содрогается от его прикосновения. Когда он застонал, она услышала свое имя.

Она слышала, как засмеялась, и в этом смехе была сладострастность. Женский триумф! Часы в коридоре пробили пять, и их бой снова и снова раздавался эхом в ее голове.

Вдруг руки Гейба обвились вокруг нее, а из его горла вырвался долгий стен. Его самообладание прорвалось, как слишком туго натянутая тетива. Желания, так долго сдерживаемые, удовлетворенные лишь наполовину, вырвались на свободу. Его губы с силой, до боли впились в ее губы. Но Лора не боялась. Она чувствовала себя победительницей.

Охваченные безумием, они катались по постели, ища, беря, требуя, от жажды у них пересыхало во рту, и душа трепетала. Ее скромная рубашка, разорванная по швам, была отброшена в сторону, кружева превратились в клочья. Его руки скользили всюду, и их прикосновения отнюдь не были нежными.

Не было никакого стыда. Никакой робости. Это была свобода! Такая же отчаянная, как и он, она открылась ему. Когда он нырнул в нее, по их телам вибрировал ток, волна за волной.

Быстрые и неистовые, они замкнулись в собственном ритме, ведя друг друга.

Бесконечное удовольствие, острое я нетерпеливое. Ненасытная потребность распространялась, как пожар. Когда она отдалась ему, когда она попросила и получила больше, Лора поняла, что для счастливых время действительно останавливается.

Когда небо посветлело, Лора уже была в саду. У нее вошло в привычку проводить здесь утро. Малыш спал или принимал солнечные ванны, раскачиваясь в своей люльке. С тех пор как она попала в дом Гейба, ей было, фактически, нечего делать.

Дом, фигурально говоря, сам заботился о себе, хотя, как она однажды заметила, Гейб во время работы становился неряшливым.

Более того, здесь было слишком много комнат, слишком много мест, чужих для нее. Лора чувствовала себя дома только в детской, которую сама отделала и где по необходимости проводила много часов днем и ночью.

Остальные помещения дома, со всеми фамильными ценностями, прекрасными старинными коврами, полированным деревом и вы цветшими гобеленами оставались для нее чуждыми.

По мере того как весна вступала в свои права, Лора обнаружила в себе склонность и талант к садоводству, а также потребность в пространстве и воздухе. Ей нравился солнечный свет, нравилось чувствовать под своими руками землю, вдыхать ее запахи. Она прочла немало книг о растениях, не меньше, чем о родах, поэтому научилась ухаживать за цветами и кустами.

Расцветали тюльпаны, а азалии были уже все в цвету. Их посадил кто-то другой, но Лора без труда приняла их, как свои собственные. Она без лишних колебаний добавила к ним мускусные розы и львиный зев.

Она уже планировала осенью посадить новые луковицы, красодневы, анемоны, маки. Перед зимой она выроет весенние цветы, пересадит их в небольшие горшки с торфом и поставит в солнечной комнате на восточной стороне дома.

— В следующем году я научу тебя сажать их, — говорила она Майклу. Она уже представляла, как он еще короткими, толстенькими ножками нетвердыми шажками идет по саду, сгоняя с цветов бабочек.

Он будет смеяться. У него будет много поводов для смеха. Лора возьмет его на руки и будет кружиться с ним, пока его глаза, по-прежнему такие же голубые, как и у нее, не заблестят, а смех не зазвенит в воздухе. Тогда из окна студии выглянет Гейб и осведомится, из-за чего поднялся такой шум.