Я вдруг ясно осознаю, что мне надо спуститься с горы так быстро, как это возможно, но нигде не видно ни намека на дорогу. В тревоге я взбираюсь на самую высокую точку над южным склоном, но все, что я вижу оттуда, – лишь волнистые, засыпанные булыжниками спуски.

Вернуться назад? Снова прийти в закрытый горнолыжный курорт, съесть еще одну порцию лапши быстрого приготовления в ресторане с караоке-сценой, поспать еще одну ночь, обогреваясь электрическим радиатором, и на следующий день спуститься с горы по северной стороне и обойти гору по равнинной дороге?

Мой мозг еще размышляет над этим вопросом, но мои ноги уже приняли решение: они тащат меня к тому месту, где спуск кажется самым приемлемым. Земля покрыта низкими переплетенными кустами терновника, и через пару сотен метров я уже несказанно рад, что у меня осталась хотя бы одна лыжная палка: чем хуже становится дорога, тем важнее любые предметы, которые могут давать опору. И мне плевать, насколько глупо это выглядит.

Спуск дается нелегко: то и дело попадаются каменные глыбы выше человеческого роста, которые криво и косо лежат друг на друге, точно здесь произошел взрыв или прошла лавина из камней.

Один раз я потерял равновесие и, едва начав катиться, приземлился на обломок скалы. Минуту я лежал в шоке, но рюкзак затормозил мое падение, и весь полученный ущерб заключался в царапине на дисплее навигатора. Мой телефон запищал: «Я знал, что это гора. Вот коровье очко. Будь осторожен. Твой старший брат Сяо Чай».

Мне потребовалось больше трех часов, чтобы добраться до подножия горы. Когда я наконец оказался внизу, сумерки стали такими густыми, что весь мир приобрел синеватый оттенок. Еле живой от усталости, я бреду через поле в деревню, над которой разносится знакомый запах тлеющего угля, но по пути мне не встречается ни одного человека, а я не решаюсь постучаться в первые попавшиеся ворота, чтобы попроситься на ночлег.

Вдруг я снова очутился в чистом поле. Позади на горизонте мирным треугольником возвышается гора, вокруг меня торчат из снега голые кроны плодовых деревьев. Земля как будто укутана ватой, вдали горят огоньки следующей деревни.

Я смотрю вверх, на клочья облаков, которые наплывают друг на друга и снова разделяются. А тем временем я чувствую, и чувствую это уже давно: момент пришел.

Собственно, в этом нет ничего сложного: воткнуть лыжную палку в землю, поставить рядом рюкзак, а сверху положить сумки с фотоаппаратами. Я аккуратно разворачиваю палатку, просовываю палки каркаса в специальные крепления, на совесть прибиваю все это колышками к снегу. Потом вешаю свой карманный фонарик, кладу туристический коврик на дно палатки, рядом ставлю рюкзак и сумки с фотоаппаратами и могу теперь свободно вздохнуть.

Самое трудное вроде бы позади.

Небо сменяет оттенки от темно-синего до черного, я допиваю остатки спрайта и съедаю несколько кексов, потом чищу зубы и захожу внутрь палатки. Я уже собираюсь залезть в спальный мешок, как вдруг вспоминаю, что забыл сделать почти что самое важное: не вымыл ноги!

Каждый день мыть ноги, каждый день надевать новые носки – это одно из правил моего похода, оно не предусматривает исключений! Но как я справлюсь с этим сегодня?

Минуту я пытаюсь достичь согласия с самим собой, но, как всегда, побеждают мои глупые принципы. Дрожа и изрыгая проклятия, я как следует растираю ступни снегом, особенно между пальцами, потом насухо вытираю их и натягиваю чистые носки. Теперь я могу наконец спокойно залезть в спальный мешок.

Но я напрасно жду, что тотчас согреюсь. Хотя на мне полный комплект одежды и я лежу в супердорогом пуховом спальном мешке («до минус двадцати пяти», как же!), который я использую вместе с еще одним спальным мешком («для большей теплоизоляции!»), все-таки дрожу, как стукнутый камертон.

Некоторое время я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь согреться, и до меня доходит горькая правда: я совершил ошибку, сэкономив на туристическом коврике. Он слишком тонкий, холод поднимается от земли, без проблем проникает сквозь него и пронизывает меня до самых костей.

Я в отчаянии. Я запихиваю под себя все плоские предметы, способные выдержать мой вес, но все тщетно – все так же холодно.

А хуже всего то, что я выпил слишком много спрайта! Мне что, придется теперь вылезать в шлепанцах на холод? Дрожащей рукой расстегиваю входную «молнию», чтобы посмотреть вокруг. Правильно, вот они, мои ботинки, и на их подкладке уже нарос иней. Мой взгляд падает на пустую бутылку от спрайта, и у меня созревает единственно верное в данной ситуации решение. Я закрепляю на лбу фонарик, откручиваю крышечку. Литр с четвертью, должно хватить. При неверном свете фонарика горлышко бутылки взирает на меня презрительно, но я не обращаю на это внимания: нам обоим известно, что иного пути нет.

Закончив важное дело, я поднимаю бутылку перед собой: уровень ее содержимого очень низок, но зато она теплая. «Может, мне стоит взять ее с собой в спальный мешок?» – думаю я, но ставлю ее обратно в снег около входа в палатку.

Посреди ночи в моем сумеречном сознании рождается неприятная картина: где-то на севере Китая стоит занесенная палатка, в ней я верчусь с боку на бок, дрожа от холода. И что самое неприятное, ничего с этим не поделаешь.

Про сон можно забыть. Однако, если я прямо сейчас встану и пойду, я наверняка замерзну там, снаружи. Или не замерзну? Насколько вообще холодно бывает в этой части Китая: минус двадцать, минус двадцать пять градусов?

Я включаю телефон и смотрю на его голубое мерцание. Новых сообщений нет. Я пишу эсэмэску Джули: «Мне сейчас холодно, и я скучаю по тебе». Следующее сообщение адресовано Ке-э: «Через пару дней приду». Дисплей гаснет, но его светлый прямоугольник еще пару секунд прыгает у меня перед глазами, пока не рассыпается в темноте на кружочки и точки.

Я лежу и представляю себе, какого цвета мои вещи: пуховой спальный мешок оранжевый, синтетический спальный мешок голубой, палатка изнутри желтая, а снаружи зеленая, рюкзак темно-красный. На мне коричневые штаны и бежевые носки.

Снаружи шумит ночная чернота.

Дождавшись рассвета, я выползаю из спального мешка и потягиваюсь. Чищу зубы окоченевшими пальцами, делаю глубокий вдох и всовываю ноги в обледеневшие ботинки. Жизнь в палатке действует мне на нервы.

Мой взгляд останавливается на использованной бутылке из-под спрайта: она торчит из снега все так же, как я вчера оставил ее после нашего последнего свидания. Я поднял ее, повернул напротив солнца, и заметил с глупым удивлением, что ее содержимое замерзло. Конечно! И что теперь? Вылить ее не удастся, бросить ее тут значит загрязнить окружающую среду.

Взять с собой?!

Я хочу пить и есть, мои замерзшие ноги зажаты в ледяных сапогах, и следующие долгие пару часов мне предстоит брести через снежные пейзажи. Бреду и падаю от усталости.

Но самое ужасное не в этом, самое ужасное – это стыд. Ну что я за путешественник! Ночью чуть не замерз, со вчерашнего вечера ничего не ел, у меня не осталось запасов питья. Но при этом я тащу с собой бутылку замерзшей мочи, супер!