Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эдита скорчила гримасу.
– Зато вкусно!
Буль закрыла айпад и усмехнулась:
– В одном из районов Африки растет кустарник, который местные жители называют мбани. Он плодоносит невероятно вкусными ягодами, но их ни люди, ни животные, ни птицы не едят. Потому что вкусняшка убивает на месте. Куснул – и умер. Так и с чебуреком: сожрал – и в реанимации.
– Глупости, – фыркнула Эдита, – хотя… Это людям в возрасте надо опасаться за свой желудок, а я пока могу гвозди лопать. У меня внутренние органы молоды и задорны.
Я пошла к двери, а Эдита все говорила:
– И твой рассказ, Буля, нелогичен. Если ягода мигом гурмана на тот свет отправляет, то откуда известно, что она вкусная? Мертвецы-то вряд ли что-либо могут рассказать, покойники обычно не болтливы.
Я в тот момент открывала дверь в коридор и на секунду замешкалась. Покойники молчаливы, тут не поспоришь. Но почему мне эта фраза неожиданно показалась очень важной?
Первой, кого я увидела в кабинете мужа, оказалась Екатерина Андреевна Павлова, ревнивая жена Семена Кузьмича, члена президиума Общества любителей мячей.
– Пусть она сейчас же займется поиском! – закричала Павлова, бесцеремонно указывая на меня пальцем. – Сеня не мог так поступить! Это неправда!
– Что случилось? – спросила я.
Ревнивица бросилась ко мне и начала совать в мои руки мятый листок.
– Вот… Я получила… Совершенная нелепица! Неправда! Мой муж никогда бы такого не сделал… Читайте вслух!
Я озвучила текст:
– «Надоело. Подавись своими деньгами. Ухожу. Устал. Хочу жить счастливо и не с тобой. Прощай, Отелло сумасшедшая. С.» Это ваш муж написал?
– А кто ж еще? – завопила Павлова. – Найдите его, верните! Он без меня пропадет, умрет с голоду, погибнет в нищете! Сеня не способен себе даже на хлеб заработать. С ним жить невозможно, он ни одной бабы не пропускает, каждой юбку задирает. Я со дня его исчезновения не спала…
Екатерина Андреевна зарыдала.
Иван встал, открыл бар, достал оттуда бутылку коньяка, налил немного на дно бокала, бросил в напиток полкусочка рафинада, поболтал его и поставил напиток перед гостьей со словами:
– Выпейте залпом.
Павлова начала размазывать слезы по лицу ладонями, пробормотав:
– Я не употребляю алкоголь.
Я пододвинула к ней коробку бумажных салфеток. Истеричка швырнула ее на пол.
– Все же пригубите, – повторил Иван, – вам сразу станет легче. Очень старое средство от нервного возбуждения – хороший коньяк и немного сахара. Доза маленькая, на один глоток.
– Если мне понадобится невропатолог, я знаю, куда идти, – огрызнулась бешеная баба. И снова завела: – Заплачу вам большие деньги. Немедленно отложите все дела и найдите моего дурака.
Иван сел за стол и взглянул на меня. Я устроилась в кресле напротив Павловой и постаралась говорить убедительно.
– Екатерина Андреевна, но ведь Семен Кузьмич взрослый человек. Мы не имеем права принудить его вернуться к вам. Если он решил уйти из семьи…
Посетительница схватила бокал, одним махом опустошила его и взвизгнула.
– Да он ничего сам совершить не может! У него элементарно отсутствует орган решительности. Атрофирован. За него все вынуждена делать я. Детский сад просто. Каждое утро Сене вешают в комнате одежду, которую я ему купила, дают завтрак из продуктов, которые приобретены на мои деньги. Он ездит на иномарке, живет в доме, спит на хорошем белье, Семен посещает лучший фитнес в Москве, стрижется у самого Стефана… И на все это заработала я. Господи, он считает себя великим ученым! Пишет, видите ли, монографии. По странице в день!
Екатерина Андреевна расхохоталась.
– Потом его труд выпускает самое крупное издательство России. С помпой организуется презентация. Журналисты, телевидение, народ ломится за книгой. Тираж распродается быстро. Сеня в восторге – он гений! О боже, мне просто смешно! Ведь все это опять же за мои деньги. Я плачу всем: издателю, чтобы он опубликовал никому не нужный труд, прессе, дабы пришла и статейки в жалких журнальчиках накропала, агентству, которое нанимает народ, изображающий покупателей. Одна большая потемкинская деревня… Как же он мне надоел! Ни на что не способен. В постели тюфяк. В сексе ноль. Нет, минус ноль. В житейском плане идиот. В науке бездарь. Скучный, угрюмый, вечно надутый, ни копейки в дом не приносит…
– И бабник, – не выдержала я.
– Безудержный! – закричала Павлова. – Тащит в койку все, что шевелится. И что не шевелится, тоже. Ему безразличны возраст, внешность, социальное положение…
– И женщины соглашаются на интимные отношения с Семеном? – уточнила я.
Екатерина Андреевна швырнула бокал на пол.
– Да! Сплошные дуры! Шлюхи! Проститутки! Хватают чужого мужа, надеются, что он разведется и их в загс потащит.
– Наверное, Семен Кузьмич не так уж и плох, – пробормотала я, – если пользуется таким успехом у представительниц слабого пола.
Ревнивица уставилась на меня. А я продолжала:
– Зачем вам такой спутник жизни? Вы симпатичная богатая дама, легко найдете себе достойного человека.
И тут Екатерина Андреевна заплакала:
– Сеня без меня пропадет. Кому он нужен? Погибнет. Я его люблю. Верните мне мужа… Я устала…
Заливаясь слезами, Павлова встала, доплелась до дивана, легла на него и мигом заснула.
– Мда… – крякнул Иван. – Если бы я увидел такого персонажа в кино, точно решил бы, что режиссер здорово преувеличил вздорность и глупость бабы, подобных экземпляров в природе не существует. Ан нет! Вот он!
– Тсс, – шикнула я. – Вдруг она слышит нас?
– Ага, слышит и похрапывает, – улыбнулся муж. – Переберусь сейчас в переговорную, пусть мадам здесь подремлет. Это ее коньяк успокоил. Думаю, минут через тридцать-сорок она очнется. А ты что делать собралась? Давай пообедаем где-нибудь в городе?
– Собралась к Регине, управляющей частным домом престарелых, – пояснила я.
– Зачем? – осведомился Иван.
Я покосилась на Павлову.
– Лучше нам пойти в другой кабинет.
Иван обнял меня и поцеловал.
– Имеется идея получше. Скатаюсь с тобой, заодно и поболтаем по дороге.
– У тебя есть свободное время? – изумилась я.
– Нет, но я его сейчас организую, – пообещал Иван и снова притянул меня к себе. – Мы почти не видимся с тобой. Это неправильно.
Я прижалась к мужу.
– А что делать? Такая работа, ненормированная. Некоторым везет – возвращаются домой около шести-семи и весь вечер сидят у телика.