Остаются двое – желтый и Аптекарь. Садятся по бокам от Миры, ждут. Желтый опирается подбородком на кулак, Аптекарь поглаживает клиновидную бородку.

Кап… кап… кап…

– Ты сделал замеры?

– Ох. Виноват.

Аптекарь берет ее руку, нащупывает пульс, принимается считать, шевеля губами и косясь вниз, на часы. Записывает, скрипя пером по бумаге. Кладет руку ей на грудь и считает вдохи-выдохи, записывает. Трогает лоб, светит в зрачки, записывает. Переворачивает большие песочные часы.

– Сделано, хозяин.

Мира смотрит в потолок. Очень тихо шуршит песок в часах, капает кровь.

Внутри парализованного тела остатки сознания сжимаются в комок, проваливаются вглубь. Мира видит окружающее издали, сквозь длинный, длинный туннель. Темнота, темнота, темнота… узкий просвет, в нем – клочок каменного свода и два мужских лица. Где-то далеко, очень тихо капает жидкость.

– Бледная она что-то…

– Это от страха. Пройдет.

Кто-то трогает ее ступню.

– И холоднющая. Паршиво. Эй, подкиньте дров!

Огоньки на потолке пляшут живее. Тепла Мира не чувствует – слишком омертвела ее кожа. Даже рана перестала пульсировать. Только кап, кап, кап…

Проходит время.

– Возьми второй сок.

– Еще рано, хозяин.

– Не рано, тьма бы тебя! Бери его много раз, в разные колбы, понял?

– Да, хозяин. Но она холодная, как ледышка. Сейчас не вспотеет.

– Так сделай, чтобы вспотела!

Желтый уходит куда-то. Аптекарь говорит Мире:

– Слыхала? Надо, чтобы ты вспотела. Для дела нужно.

Он вспарывает ножом платье и сорочку на животе Миры, раскрывает лоскуты. Затем пристегивает плечи и бедра к креслу, еще одним ремнем перехватывает грудь.

– Наука требует точности, – говорит он и отходит, голос удаляется, потом движется обратно. – Точность, аккуратность и постоянный труд. Только так свершаются открытия.

Аптекарь разжимает щипцы и бросает угли на голый живот Миры.

Парализующий страх сильнее всего. Сильней рассудка и чувств, сильнее воли и жажды жизни… Но боль – сильнее страха!

Она кричит так, что едва не глохнет. Корчится, бьется. Выгибается, вдавливается кожей в ремни. Сбрасывает на пол пару углей, но один остается. Он остывает, передав жар коже, и продолжает лежать на открытой ране. Вонзается болью, словно клинок в живот.

Подождав минуту, Аптекарь щипцами снимает его. Мира дышит часто, прерывисто, истошно, как собака. Капли пота бегут по лицу.

– Хорош-шо, – шепчет сутулый и снимает капли стеклянной палочкой, собирает в пузырек. – Очень хорошо.

Усаживается, довольно потирая руки. Проверяет рану на бедре Миры. От боли ее сердце забилось, кровь потекла быстрее: кап-кап-кап.

Аптекарь хмурится:

– Нет, нет, вот это уже плохо. Истечение должно быть постоянным и точным. Давай-ка, успокойся. Расслабься, лежи тихо. Уже не больно, да?

Ожог пульсирует вспышками, внутренности сворачиваются в узел, тошнота сжимает горло.

– Во-от, не больно… Расслабься, отвлекись. Что там надо, поговорить с тобой? Слушай… – Аптекарь усаживается поудобнее, отложив все инструменты. – Лорд Мартин и я свершаем великое дело, а ты… и все другие… вы помогаете нам. Понимаешь, какая штука. Когда смерть подходит близко к человеку, его тело напрягает все свои силы, чтобы выжить. В соседстве со смертью человек делает порою такие вещи, на которые он же в спокойном состоянии совершенно неспособен. Воин с дырой в брюхе приходит в лазарет, держа свои кишки руками. Всадник с поломанной ногой выбирается из-под павшей лошади, спихивает с себя тридцать пудов веса. Женщина пробегает сквозь огонь, выносит из пожара собственных детей… Наука знает много примеров. Всем им есть объяснение, да-да.

Голос Аптекаря сладковат и тошнотворен, как смрад гниющего трупа. Слова тянутся и падают каплями слизи.

– В трудные минуты – наука именует их кризисами – тело человека выделяет особую жидкость, назовем ее субстанцией жизни. Это она придает сил, чтобы противостоять смерти. Человеческое тело наполнено четырьмя тайными соками: кровью, потом, желчью и лимфой. Вне всяких сомнений, субстанция жизни распределяется меж этими соками и растекается по всем мышцам, насыщая их недюжинной мощью. Твой собственный пример: от несчастных угольков ты так дернулась, что чуть не порвала ремни. А кто бы сказал раньше, что ты такое можешь? Никто. Однако наука раскрывает все тайны!

– Что, перестала орать? – спрашивает Мартин, возникая в поле зрения. – Не люблю, когда орут.

– Да, хозяин, утихла. Но не успокоилась. Кровь капает слишком сильно.

– Приложи лед.

– Нету льда.

– Тогда не знаю… облей водой!

На бедра девушке льется холодный поток. Мартин заглядывает ей в лицо:

– Все, успокоилась? Лежи смирно, а то всю с головой обольем. Поняла?

Тогда Мира впервые произносит слово:

– Зачем?..

– Чего?!

– Зачем вы делаете это со мной?..

– Ради великого открытия! – говорит Аптекарь.

– Я наследница… вам не простят моей смерти!

– Заткнись, мелкая дрянь! – цедит Мартин. – Мы делаем что надо, поняла? Еще слово – останешься без зубов!

Он заносит кулак, Мира стискивает челюсти, отворачивается.

– То-то же.

Желтый Мартин уходит. Аптекарь говорит с торжественным придыханием:

– Мы пытаемся победить смерть!

Делает паузу.

– Да-да. Мы стараемся получить субстанцию жизни в чистом виде. Поместить человека на порог смерти, выделить в нем то вещество, что отвечает за выживание, и изъять его из тела. Сейчас из-за страха и боли ты уже начала производить субстанцию. А позже, когда крови в тебе убудет, порог приблизится, доля субстанции возрастет. Крови станет меньше, но субстанции в ней – больше. Понимаешь? В последних каплях субстанции будет очень много, чертовски много! Практически чистое снадобье! Сокровище!

Он гладит Миру по лбу. Кожа еще липка от пота, Аптекарь недовольно отирает ладонь о кафтан.

– Кстати, пора взять еще один сок. Тут, видишь, мы обнаружили вот что. Одной крови недостаточно, чистая кровь умирающего еще не дает сил. То есть, дает, но мало. Нужно выделить субстрат изо всех телесных соков.

Аптекарь берет инструмент, похожий на терку, придирчиво оглядывает, омывает горячей водой и вытирает насухо.

– Будет больно, – предупреждает он и проводит теркой по колену девушки.

Мира воет сквозь стиснутые зубы:

– М-мммм!..