— Может кто-нибудь еще опознать этого парня, с которым вы подрались вчера вечером? — спросил Ковач. В данный момент он был больше озабочен мыслью о возможном пребывании Огдена в баре Нила Фэллона, чем убыванием жизненных сил семейства Фэллон.

— Я работал один.

— А другие клиенты?

— Возможно, могут, — нехотя проворчал Фэллон. — Господи, лучше бы я сказал вам, что налетел на дверь!

— Вы были бы не первым, сделавшим такую попытку за сегодняшний день, — пробормотал Ковач. — Вы говорили с Майком по телефону до или после драки?

Фэллон выпустил дым через нос.

— Наверно, после. А какая разница?

— Майк был не в себе, когда я видел его в последний раз, — пьян или под действием транквилизаторов.

Если вы говорили с ним позже, он, должно быть, уже пришел в себя.

— Еще бы! Старик никогда не упускал возможности придраться ко мне. Что бы я ни делал, все было не так. Он никак не мог примириться…

— С чем?

— С тем, что я не похож на него и на Энди! А ведь, казалось бы, узнав, что Энди “голубой”… Ну да ладно, он мертв, так что это уже не имеет значения. Все кончено. — Нил еще раз посмотрел на дуб, бросил сигарету в снег и взглянул на часы: — Мне пора. Может, я успею похоронить одного, прежде чем другой похолодеет. — Подойдя к двери, он бросил взгляд на Ковача. — Не хочу вас обидеть, но надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Ковач не ответил. Он стоял на крыльце, глядя на дуб и представляя себе двух маленьких братьев Фэллон, у которых еще вся жизнь впереди, играющих в хороших и плохих парней. Если существует что-то, чего люди никогда не забывают, то это детство. Если есть связи, никогда не рвущиеся до конца, то это семейные связи.

Ковач проворачивал эти мысли у себя в голове, как медведь ворочает камни в надежде найти под ними какую-нибудь пищу. Он думал о зависти, злобе и разочаровании в семье Фэллон, а также о неизвестном копе, с которым подрался Нил Фэллон на автостоянке перед своим баром.

Неужели Огден был настолько глуп, чтобы отправиться туда? Зачем? Или “глуп” не то слово? Может быть, следует поинтересоваться, какая ему от этого выгода?

Размышляя об этом, Ковач вдруг сообразил, что Нил Фэллон даже не попросил разрешения взглянуть на отца. Обычно родственники жертвы всегда требуют этого, иногда даже отказываясь верить страшному известию, пока не увидят труп собственными глазами. Нил об этом не просил. И, сказав, что его тошнит, пошел не в ванную, а к задней двери.

Конечно, может быть, Нил просто хотел глотнуть свежего воздуха и не нуждался в визуальном образе для осознания реальности смерти. А может, у него кишка тонка для подобных зрелищ?

Или все-таки стоит проверить наличие следов пороха на руках Нила Фэллона?

Задняя дверь открылась, и Лиска высунула голову наружу:

— Стервятники приземлились.

Ковач застонал. Очевидно, экспертную группу вызвали по радио, а у любого репортера есть сканер. Известие о трупе всегда привлекает внимание тех, кто питается падалью. Согласно прессе, народ имеет право знать о трагедиях.

— Хочешь, чтобы я ими занялась? — спросила Лиска.

— Нет. Я сам сделаю заявление для прессы, — ответил Ковач, думая о том, что со времен Майка Фэллона жизнь мало изменилась.

Лиска повернулась, но он остановил ее.

— Скажи, Динь, когда ты видела сегодня утром Огдена, не было похоже, что он накануне побывал в потасовке?

— Нет. А что?

— Когда увидишь его в следующий раз, спроси, какого дьявола ему понадобилось вчера вечером в баре Нила Фэллона, и посмотри, как он отреагирует.

Это предложение явно не вызвало у нее энтузиазма.

— А что, он был в баре Фэллона?

— Возможно. Фэллон утверждает, что какой-то коп отпускал шуточки насчет Энди и ему пришлось разбираться с ним на автостоянке.

— Он описал Огдена?

— Нет. Он вообще очень быстро заткнулся. Сказал, что не запомнил того копа и даже вряд ли узнал бы его, если бы увидел. Нил ведет себя как человек, который чего-то боится.

— Но зачем Огдену туда ехать? Даже если… Тем более если он имеет отношение к гибели Энди Фэллона или к убийству Кертиса. Отправляться к Нилу Фэллону и затевать с ним драку было бы глупо даже для Огдена.

— Я тоже так думаю. Но тогда возникает вопрос, зачем Нилу Фэллону могло понадобиться это выдумывать?

“Нилу Фэллону, который обладает вспыльчивым нравом, который всегда возмущался своим братом и продолжает ненавидеть своего отца даже после его смерти…” — добавил Ковач про себя.

— Давай-ка наведем справки о мистере Ниле Фэллоне, — сказал он. — Поручи это Элвуду, если он не занят. А я поговорю с клиентами Фэллона. Узнаю, не видел ли кто-то из них этого призрачного копа.

— Ладно.

Ковач бросил последний взгляд на дуб.

— Попроси, чтобы медэксперт проверил руки Майка на следы пороха. Не исключено, что это все-таки убийство.

Это не походило на панихиды по погибшим копам, которые показывают в шестичасовых новостях. Церковь не была переполнена полицейскими в мундирах, съехавшимися со всего штата, караван патрульных машин не следовал торжественно за гробом. Энди Фэллон не был убит, исполняя свой долг. Его смерть не была героической.

“Даже церковь не похожа на церковь”, — подумал Ковач, оставив машину на стоянке и направившись к низкому кирпичному дому. Как и большинство церквей, построенных в семидесятые годы, она больше напоминала муниципальное здание. Клерикальную принадлежность выдавали только тонкий стилизованный железный крест над дверью и светящаяся надпись:

ЦЕРКОВЬ СВ. МИХАИЛА

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ ПОСТ: ОЖИДАНИЕ ЧУДА МЕССА. БУДНИЕ ДНИ: 7 УТРА СУББОТА: 5 УТРА ВОСКРЕСЕНЬЕ: 11 УТРА

— Как будто чудеса происходят регулярно в назначенные часы! — проворчал Ковач.

Катафалк стоял на круглой площадке у бокового входа. Никакого чуда для Энди Фэллона не произошло. Быть может, если бы он пришел сюда в субботу в пять утра…

Ветер прижимал пальто к ногам. Ковач втянул голову в плечи, придерживая шляпу. От автостоянки к церкви шли люди. Все они были в штатском, Ковач не знал их в лицо, но он мог отличить копа так же легко, как Нил Фэллон: по осанке, поведению, взгляду, усам…

Они входили в церковь под траурные звуки органа, и Ковач вновь пообещал себе, что после его смерти не будет заупокойной службы. Приятели помянут его в “Патрике”, а Лиска как-нибудь распорядится прахом. Что, если высыпать его на ступеньки перед входом в здание муниципалитета, чтобы он смешался с пеплом тысячи сигарет, которые копы выкуривают там ежедневно? Лишь бы не заставлять людей вот так стоять в церкви, пялясь друг на друга, слушая благочестивую органную музыку и задыхаясь от запаха гладиолусов.