По данным компании «Башкирова и партнеры», опросившей 1500 человек в 45 регионах России, взгляды россиян на судьбу демократии в стране выглядели в 2008 г. следующим образом (табл. 8).[67]

Таблица 8. Россияне о демократии

В этих данных обнадеживает то, что все-таки более половины опрошенных сохраняют веру в демократическое будущее страны. Здесь же мы видим и объяснение голосования «за Сталина» в рамках телевизионного проекта РТР.

В упомянутом докладе авторы пытаются доказать, что только развитие демократии позволит России превратиться в передовую державу, что нельзя ограничиваться лишь социально-экономическими реформами даже в условиях кризиса. В докладе речь идет об ограниченных возможностях российского парламента, о неразвитости партийной системы, о слабости судебной системы, о пассивности общества и т. д.

Все эти проблемы представляются достаточно очевидными.

Не вполне очевидным представляется другое – кто будет проводить необходимые политические реформы? Эксперты вполне определенно утверждают, что идею демократизации не поддерживают как раз те группы общества, которые призваны составить «субъективный фактор» дальнейшего развития страны, – современная российская элита. Что может заставить людей, которые уже неплохо устроились в этой жизни, что-то в этой самой жизни менять с угрозой потерять свое привилегированное положение? Кто захочет пилить сук, на котором сам сидит?

Жаль только, жить в эту пору прекрасную

Уж не придется ни мне, ни тебе.

Из стихотворения Н. А. Некрасова «Железная дорога»

Читатели постарше, возможно, согласятся с тем, что бескровный августовский переворот 1991 г. и последующие российские реформы 1992–1998 гг. были возможны на волне огромных социальных ожиданий подавляющего большинства населения бывшей РСФСР. Социальная политика КПСС к началу 1980-х гг. зашла в тупик. Абсолютное преобладание остаточного принципа в деле удовлетворения повседневных социальных нужд советских людей породило не просто социальную апатию, но настоящее социальное отчуждение между властью и народом. Убогость повседневного существования, низкое качество жизни для большинства населения были очевидны при сравнении с соответствующими социальными характеристиками уровня жизни граждан капиталистических, да и некоторых социалистических стран Европы. Критическая масса недовольства застарелыми социальными проблемами стала нарастать в условиях перестройки, когда обнаружилось, что стремление правящего номенклатурного слоя страны сохранить свои социальные привилегии является одной из главных причин нежелания этого слоя проводить назревшие экономические реформы.

Стоит напомнить, что для теоретиков экономических реформ из числа тех, кого называли демократами, в сфере социальной политики главным было формирование социального государства по образу и подобию большинства развитых европейских стран. Критика Б. Н. Ельциным привилегий номенклатуры, обещание провести реформы без серьезных социальных потерь, многочисленные обещания и ряд популистских мер сделали свое дело. Сейчас уже никто не помнит, что Указом № 1 первого Президента РСФСР Б. Н. Ельцина было обещано приравнять заработную плату учителей к средней заработной плате в промышленности, а заработная плата педагогов высшей школы должна была в два раза превосходить этот уровень. Немало говорилось о достойных пенсиях, стипендиях, пособиях социально слабым группам, об индексации заработной платы в соответствии с возможным все-таки ростом цен и т. д.

Схема социального развития страны выглядела предельно просто и убедительно. В результате приватизации в России формируется средний класс (в западном понимании этого явления). Сам средний класс в социальном отношении требует к себе не так уж и много внимания, являясь в какой-то степени самодостаточным слоем. За счет перераспределения налогов с высокодоходных групп и среднего класса легко удовлетворяются нужды социально слабых групп: инвалидов, пенсионеров, студентов и т. д. «Нам нужны не десятки миллионеров, а десятки миллионов собственников», – сформулировал Ельцин существо теоретически выстроенной модели.

В 1989 г. официальная граница бедности определялась по прожиточному минимуму, который равнялся 81 руб. Ниже такого прожиточного минимума среди населения СССР находилось 14,3 % населения. В Ленинграде ниже этой границы бедности оказались около 13 % жителей. Половину бедных на исходе советского периода составляли многодетные семьи, около 30 % – неполные и молодые семьи с одним или двумя детьми, остальные 20 % были пенсионерами. Качественные характеристики потребления живущих за чертой бедности были значительно ниже физиологических норм: калорийность питания на 20–25 %, расходы на покупку предметов первой необходимости (одежды, обуви) – на 30 %, на бытовые услуги – в 1,5 раза.

С начала 1990 г. прожиточный минимум стал оцениваться на основе минимального потребительского бюджета (МПБ), который был привязан к фактическому уровню жизни беднейших семей. Минимальный потребительский бюджет к середине 1991 г. составлял 210 рублей, слой бедных увеличился до 36 %. Это было связано с повышением цен в апреле 1991 г.

К концу 1991 г. прожиточный минимум был установлен на уровне 342 рублей. За абсолютной чертой бедности считалось 32 % населения. Но Независимая Федерация Профсоюзов, считая МБП в 691 рубль, к слою бедных относила 85 % населения России.

С января 1992 г. прожиточный минимум стал рассчитываться с помощью «урезанной» потребительской корзины. И к августу 1992 г. слой абсолютной бедности (нищеты) в обществе достиг почти трети населения страны.

Уже 1992 г. в полной мере показал, что вместо новой социальной политики российское руководство взяло на вооружение политику социального манипулирования. Летом 1992 г. первоначально задуманная модель приватизации была мошеннически подменена. А социальная политика, проводившаяся в России в условиях реформ с 1992 по 1998 г., отличалась спонтанностью и бессистемностью, фактически противоречила направлению экономических реформ и закончилась крахом под названием «дефолт». В условиях гигантской инфляции осуществленный передел собственности привел к огромной социальной дифференциации. Страна разделилась на небольшую прослойку «новых русских» и огромное большинство «старых русских». Российский средний класс, который каким-то чудом постепенно формировался между двумя социальными полюсами, получил сильнейший удар в виде «дефолта» 1998 г. За 1990-е гг. доля заработной платы в российском валовом внутреннем продукте снизилась с 50 до 30 %. По данным ООН, средневзвешенный ежегодный годовой доход в мире на 1 января 1998 г. составлял 5,5 тыс. долларов на человека. В России же он и до августа 1998 г. составлял 2,4 тыс. долларов.[68]