Начальница того селения – она была одна из жен Влиды – прислала к нам кушанье и красивых женщин к удовлетворению нашему. Это по-скифски знак уважения. Мы благодарили женщин за кушанье, но отказались от дальнейшего с ними обхождения. Мы провели ночь в хижинах и на рассвете пошли искать наших вещей. Мы нашли их частью на месте, где накануне остановились, частью на берегу озера, или в самом озере, откуда их и достали. Тот день провели мы в селении, обсушивая наши пожитки. Непогода миновалась, и солнце ярко засияло. Позаботившись о своих лошадях и о других животных, пошли мы к царице, приветствовали ее и принесли ей взаимно в подарок три серебряные чаши, красных кож, перцу из Индии, финиковых плодов и других сластей, которые ценятся варварами, потому что там их не водится. Мы вышли от нее, пожелав ей всех благ за ее гостеприимство.

Мы прошли семь дней дороги и остановились в одном селении, потому что скифы, наши проводники, сказали нам, что Аттила едет по той же дороге, и что нам надлежало ехать вслед за ним. Здесь встретились мы с западными римлянами, которые приехали также с посольством к Аттиле. Один из них, Ромул, имел достоинство комита; другой, Примут, был правителем Норики; третий, Роман, начальником легиона. Вместе с ними был и Константий– посланный Аэтием к Аттиле, чтоб быть при нем письмоводителем – и Татул, отец того Ореста, который сопровождал в посольстве Эдикона. Константий и Татул не состояли при этом посольстве: а ехали вместе с посланниками по связям, которые между ними были; ибо Константий завел с ними знакомство в Италии; а Татул был в свойстве с Ромулом, так как сын Татулов, Орест, женат был на дочери Ромула, бывшего родом из Патавиона, что в Норике. Посольство западных римлян отправлено было к Аттиле для укрощения гнева его. Аттила требовал от римлян выдачи Силвана, начальника монетного стола в Риме, за то, что он принял от Константия золотые фиалы.

Этот Константий, происходивший из Западной Галатии, был послан некогда к Аттиле и Влиде, чтоб состоять при них письмоводителем, каким был и другой, посланный после, Константий. Во время осады скифами Сирмия в Пеонии епископ этого города послал к упомянутому Константию фиалы с условием, чтоб Константий исходатайствовал ему свободу, если город будет взят при жизни его; в случае же его смерти, то выкупил бы теми фиалами несколько пленных жителей Сирмия. Город был действительно взят; все жители были обращены в невольников; но Константий забыл уговор свой с епископом. Впоследствии отправясь в Рим по делам своим, он заложил Сильвану фиалы, и получил от него деньги с условием, что если не возвратит денег в назначенный срок, в таком случае фиалы останутся в полном распоряжении Сильвана. Впоследствии Аттила и Влида, подозревая Константия в предательстве, распяли его. После некоторого времени, Аттила узнал и о фиалах, заложенных Константием. Он требовал, чтоб Сильван был ему выдан, как укравший принадлежащие ему вещи. Это заставило Аэтия и царя западных римлян отправить к Аттиле посланников, которым поручено было объявить ему, что Сильван был заимодавец Константия; что он получил те сосуды в заклад, а не как украденную вещь; что он продал их священникам; что сосуды, посвященные Богу, не позволено более употреблять на службу людей; что если Аттила не хочет отстать от своего требования по этой, столь справедливой, причине, и из уважения к Богу, римляне пришлют ему то, чего сосуды стоили; только просили, чтобы он не требовал Сильвана, ибо они не могли выдать ему человека, не совершившего никакого преступления.

Такова была причина посольства сих римлян. Они следовали за Аттилою, пока он отпустил их. Съехавшись с ними на дороге, мы ждали, покуда Аттила проехал вперед; потом продолжали свой путь за ним вместе со множеством народа. Переехав чрез некоторые реки, мы прибыли в одно огромное селение, в котором был дворец Аттилы. Он был, как уверяли нас, великолепнее всех дворцов, какие имел Аттила в других местах. Он был построен из бревен и досок, искусно вытесанных, и обнесен деревянною оградою, более служащею к украшению – нежели к защите. После дома царского, самый отличный был дом Онигисиев, также с деревянною оградою; но ограда эта не была украшена башнями, как Аттилина.

Недалеко от ограды была большая баня, построенная Онигисием, имевшим после Аттилы величайшую силу между скифами. Он перевез для этой постройки каменья из земли Пеонской; ибо у варваров, населяющих здешнюю страну, нет ни камня, ни леса. Материал же этот употребляется у них привозный. Архитектор, строивший баню, был житель Сирмия, взятый в плен скифами. Он надеялся получить свободу в награду за свое искусство, но вместо того был подвергнут трудам более тяжким, чем скифская неволя. Онигисий сделал его своим банщиком. Он должен был прислуживать ему и домашним его, когда они мылись в бане.

При въезде в селение, Аттила был встречен девами, которые шли рядами под тонкими белыми покрывалами. Под каждым из этих длинных покрывал, поддерживаемых руками стоящих по обеим сторонам женщин, было до семи или более дев; а таких рядов было очень много. Сии девы, предшествуя Аттиле, пели скифские песни. Когда Аттила был подле дома Онигисия, мимо которого проложена дорога, ведущая к царскому двору,– супруга Онигисия вышла из дому со многими служителями, из которых одни несли кушанье, а другие вино: это у скифов знак отличнейшего уважения. Она приветствовала Аттилу, и просила его вкусить того, что ему подносила в изъявление своего почтения. В угодность жены любимца своего Аттила, сидя на коне, ел кушанье из серебряного блюда, высоко поднятого служителями. Вкусив вина из поднесенной ему чаши, он поехал в царский дом, который был выше других, и построен на возвышении. Что касается до нас, мы остались в доме Онигисия, как было им предписано; уж он возвратился с сыном Аттилы. Мы были приняты его женою и отличнейшими из его сродников и обедали у него. Онигисий, в это время, в первый раз по возвращении своем, виделся с Аттилою, и донес ему о своих действиях по делу, которое было ему поручено,– а также и о случившемся с сыном его несчастии. Он упал с коня и переломил себе правую руку.

Быв у Аттилы, Онигисий не имел времени с нами обедать. После стола, оставив его дом, мы раскинули шатры близ дворца Аттилы, для того чтоб Максимин, которому надлежало ходить к Аттиле, или вступать в переговоры с его вельможами, не был в дальнем расстоянии. Мы провели ночь в том месте, где остановились. На рассвете Максимин послал меня к Онигисию, для принесения ему даров, как от него, так и от царя, и велел мне осведомиться, хочет ли Онигисий с ним говорить, и в какое время. Сопровождаемый служителями, несшими подарки,– я пошел к дому Онигисия; но ворота были заперты, и я ждал, чтоб кто-нибудь вышел оттуда, и известил его о моем приходе.

Между тем, как я был тут, и прохаживался перед оградою дома, подходит ко мне человек, которого судя по скифскому платью, принял я за варвара. Он приветствовал меня на эллинском языке, сказав мне: Хайре (радуйся, здравствуй!). Я удивился тому, что скиф говорит по-эллински. Скифы, будучи сборищем разных народов, сверх собственного своего языка варварского, охотно употребляют язык уннов, или готфов, или же авсониев в сношениях с римлянами; но нелегко найти между ними человека, знающего эллинский язык, исключая людей, уведенных в плен из Фракии или из приморской Иллирии. Но таких людей, впавших в несчастие, легко узнать по изодранному платью и по нечесаной голове; а человек, с которым я говорил, казался скифом, живущим в роскоши, одет был очень хорошо, а голова острижена была в кружок. Ответствуя на его приветствие, я спрашивал его, кто он таков, откуда пришел в варварскую страну и почему он предпочел скифский образ жизни прежнему. Он спросил меня, зачем я любопытствую это знать? „Эллинский язык, которым ты говоришь, сказал я ему, возбуждает мое любопытство“. Тогда он, засмеявшись, сказал мне, что он родом грек; что по торговым делам приехал в город Виминакий, лежащий в Мисии при Истре; что он жил очень долго в этом городе, и женился там на богатейшей женщине; но лишился своего счастья, когда город был завоеван варварами; что бывшее у него прежде богатство было причиною, что, при разделе добычи, он был предпочтительно отдан Онигисию, ибо взятые в плен богатые люда доставались на долю, после Аттилы, скифским вельможам, имеющим большую власть.