Лушка позволила себе самое минимальное движение. Самое минимальное. Руки псих-президента как-то смешно отмахнулись, будто были пустые и их подхватило ветром. Лушка стояла вкопанно, глаза непримиримо тлели.

— Подворотня… — начал снова псих-президент.

Но его прервали. Его неуважительно не дослушали.

— Дядя, да ты же за подворотню десять лет отдашь!

— Вон!.. — приказал псих-президент и простер руку к двери, как пролетарский вождь на площади.

Она, с сожалением преодолев желание устроить в кабинете небольшой погром, а псих-президенту показать кусочек карате, осталась на месте. Лечил все-таки, подумала она. Да и какая проблема, у нее и держаться-то не за что. И вообще Лушка не понимает, чего у мужиков за дитячье пристрастие к тому, что вовсе не для них существует, — в младенчестве не докормились, что ли? Все равно теперь поздно. Не наполнишься. Бедняги, так и живут голодные, вдруг пожалела Лушка и посмотрела на псих-президента почти с сочувствием.

От неопределенной джокондовской улыбки псих-президент неосмотрительно моргнул и внезапно деловой походкой направился за свой стол, где взял первую попавшуюся историю болезни — может, и Лушкину, — и больше не поднимал глаз, будто Лушки не было и прошедшего не существовало.

А так и запишет, как повернул, поняла Лушка. Что я у него тут валялась и за штаны хватала. И неизвестно, что там еще наворочено. Пополам бы — и за окно!

Псих-президент с недоумением развернулся к окну.

Скажу — и выбросит, мстительно подумала Лушка. Но опять медлила, опять ничего такого не совершила. Да какая мне разница. Как все, так и я. Пусть пишет что хочет.

— Продует вас, Олег Олегович, — сказала Лушка. — Простудитесь.

И, повернувшись к главному больному спиной, неторопливо вышла.

* * *

Лист уколол палец. Лушка отдернула руку. Влажная тряпка зацепилась за зазубренный край и склонила ветвь к оплетенному веревкой ящику, который служил для пальмы отдельной планетой. Извини, встрепенулась Лушка. Я задумалась и забыла.

А вот бы она мне ответила: это ты извини, потому что я тебя не узнала.

Да, сказала бы я, от меня распространились сумерки, я чувствую их до сих пор. Я думала, что у нее он прощения просил, а у меня нет. Я думала — со мной можно хоть как. Хотя могла научить этой всякой культуре в пять минут — хоть через плечо, хоть через колено. Хочешь знать — непонятно, почему я не сделала этого… Ну вот, я вытерла тебе последний лист. Так тебе лучше?

Не везде, сказала бы пальма. Кое-где мне нужен дождь.

Дождь? Хоть сейчас! Притащу чистой воды и обрызгаю.

— Гришина! — оповестил динамик. — Пройдите на прием к лечащему врачу!

Опять? — изумилась Лушка. Ну, это совсем интересно…

Она колебалась. Идти? Не идти? Убрала ведро и тряпки. Вымыла руки. Умылась. Постояла недовольно. Направилась в душ.

— Гришина! — рявкнул динамик. — К врачу!

Надорвешься, пробормотала Лушка, стоя под холодным зимним дождем. Орут кому не лень. Наконец она почувствовала, что находится в равновесии сама с собой и в ближайший час никого бить не захочет.

— Заставляешь себя ждать, Гришина, — недовольно произнес, выравнивая стопку больничных историй, псих-президент.

— Да я больше ждала, — возразила Лушка.

— Ты уже приходила? — наивно посмотрел псих-президент. — Меня срочно вызывали в другое отделение.

— А я думала, что у вас одно отделение, — охотно удивилась Лушка.

— Тогда мне легко бы жилось, — проговорил псих-президент, продолжая внеплановую уборку стола. — Поговорим, однако, о тебе. Ты не возражаешь?

— А чего обо мне говорить, — не обрадовалась Лушка.

— А о ком тебе было бы интереснее?

— Ни о ком.

— Ты не испытываешь интереса к жизни?

— Испытываю, — сказала Лушка, чувствуя себя от вопросов дебилкой.

— Какая же область тебя интересует? — подкрадывался исподволь псих-президент, и было понятно, что любой Лушкин ответ окажется криминальным.

— Меня не интересуют области, — сказала Лушка.

— Тогда что же?

— Вы обещали поговорить, — напомнила Лушка. Показалось, что он не сразу уяснил, о чем речь, но Лушка, должно быть, ошиблась, потому что голос зазвучал отечески:

— Потерпи. На это требуется время. Там сейчас другие люди, нужно поднимать документацию.

— Так пусть поднимут!

— Я сделаю письменный запрос. Но причин для беспокойства не вижу.

— Я имею право знать, где похоронен мой сын.

— Конечно, конечно. Но, скорее всего, потребуется свидетельство о рождении.

— Свидетельство? — растерялась Лушка. — Это так важно?

— У тебя его нет? Попробуем по твоей фамилии. Гришин, ведь так? Гришин… А имя?

— Я… Я не успела.

— Ну, без имени так без имени. Не принципиально. Давай я запишу дату рождения и смерти. Итак?

Лушка сжала зубы. У нее неадекватная реакция. Этого человека ей хочется уничтожить. Он задает такие простые вопросы. Такие совсем естественные. Совсем естественные. Затягивающие петлю на горле. Он рад. Выиграл миллион в спортлото…

— У тебя снова хуже с памятью? — дошел издалека ненавистный голос.

— Двадцатого декабря. Он умер двадцатого декабря.

— А родился?

— Он преждевременно… Я не запомнила.

— Ничего особенного. Мать не помнит, когда родился ее ребенок. Когда она больна, в этом нет ничего особенного.

— Я не больна.

— Конечно, конечно. Ты не больна, тебе семнадцать лет, ты часами беседуешь о Боге, о душе, о реинкарнации…

— О чем?

— Марья Ивановна упустила такую неисчерпаемую тему? Ничего, ничего, Гришина, всё впереди.

— При чем тут Марья?..

Псих-президент откинулся на спинку кресла. Выдержал паузу, чтобы Лушка получше приготовилась к его заключению. Чтобы приняла заключение как приговор, не подлежащий обжалованию.

— Философия в твоем случае, Гришина, это уход от действительности. Подмена твоей главной проблемы множеством второстепенных или вовсе для тебя незначительных. Настолько незначительных, что ты не сможешь сформулировать передо мной ни одной идеи, изобретенной Марьей Ивановной. Это эфемерность. Все это распадается через полминуты.

— Зато когда врач лапает спящую пациентку, это на века. В этом никакой эфемерности.

— Врач? — нахмурился псих-президент. — Кто-то из моего персонала?

— Как будто здесь может быть другой персонал.

— Ты не ошиблась, Гришина? Нет? Когда это было? С кем? Вчера дежурил Сергей Константинович. Хотя на него не похоже. Может быть, даме приснилось? Многие женщины с трудом переносят половое воздержание. Особенно здесь. Эротические сны, даже галлюцинации. Но если твое заявление хоть чем-то соотносится с действительностью, то кого мне уволить? Можешь назвать имя?