Красивая женщина выглядывает из-за занавески.

— Я был бы рад более открытому виду.

Я знала, что подходящим ответом на это было бы другое стихотворение, но не знала, что мне сказать. Пауза затягивалась.

— Пожалуйста, сядьте рядом со мной, — сказала я.

Я знала, что это неправильно, что я не должна так поступать, но я не могла придумать, как еще отвлечь его внимание. В любом случае это сработало, он просто моргнул, встал, поднял занавесь и сел рядом со мной.

Я спрятала лицо за веером, но он отобрал его у меня. Я попыталась закрыть лицо рукавом, но он отдернул его. Наконец я прикрыла лицо ладонями, но он взял их в свои и поцеловал. От его мягких губ у меня закружилась голова.

— Пожалуйста, — прошептала я, — моя вторая просьба. — Я уже просила лунных лисиц Инари о помощи, но они лишь дразнили меня. Но теперь я попросила, и Кая-но Йошифуджи поцеловал меня.

Я не ожидала ничего подобного. Его рот был теплым, его губы — настойчивыми, но мягкими. Он легонько укусил меня за нижнюю губу и потянул ее, пока я не открыла рот.

С тех пор я многому научилась, но тогда поцелуи были для меня чем-то новым. Он целовал мою шею. Я откинула голову назад. Ровные крепкие зубы укусили меня за плечо. Я почувствовала, как пульсирует кровь.

Его умные руки быстро развязали маленький узелок на моем китайском жилете и распахнули мои платья, обнажив грудь и живот. Он отстранился и посмотрел на меня.

Я откинулась назад, задыхаясь от возбуждения.

— Тебе никто никогда не говорил, что нужно вести себя более скромно? Сопротивляться и плакать? — Его голос был хриплым.

— А я должна? — прошептала я.

— Нет. О нет!

Он протянул ко мне руку и провел пальцем от ямочки на шее ниже, до груди, и описал под ней дугу. Когда его пальцы сжали мой сосок, я задрожала. Ничто в моей прошлой жизни, когда я была лисой, не могло подготовить меня к этой сладкой боли. Мои соски напряглись. Он снова ущипнул меня. Я закричала.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Занимаюсь любовью, — сказал он и склонился надо мной. Рука, которой он гладил меня, зажала сосок между пальцами. Он взял его губами и начал ласкать языком и нежно покусывать. Теплота разливалась по моему телу.

Его руки гладили меня. Магия дала мне человеческое тело, но только мужские руки сделали его реальным. Я сходила с ума от желания, как было во время течки, но когда я хотела лечь на живот, он лишь сильнее прижал меня к полу.

Он дотронулся до меня между ног, и я громко всхлипнула. Он разделся и взял меня.

Даже теперь, когда я привыкла к тому, как он занимается любовью, я не могу точно описать наш первый раз. Я спаривалась и раньше, ощущала то же безумие. Я смотрела и слушала, я чувствовала, как пахнет человеческий секс. Но тогда! Он был большой и горячий и входил в меня тысячи раз. Из меня тек сок, такой сладкий и мучительный, как слезы радости.

Когда все закончилось, я заплакала.

Он смахнул мои слезы пальцем, я снова всхлипнула и закрыла лицо волосами.

— Что случилось, моя любовь? — прошептал он.

— Теперь она будет несчастна, — сказала я самой себе.

— Кто? — спросил он.

— Твоя жена, — ответила я.

Он пожал плечами:

— Но я люблю тебя.

Вот так я узнала, что наша магия захватила его.

Приходит время, когда

Желтеют листья, и шумят на ветру,

И опадают раньше, чем ты заметишь,

И лежат, как груды печальных слов, —

Сейчас такое время?

Оно-но Комачи (середина IX века), перевод Бертона Ватсона

Одна, я возвращаюсь на свою дорогу —

Эта подушка из травы была мягче, когда

ты делил ее со мной.

Я никогда раньше не путешествовала одна. Я вообще редко путешествовала. И если быть точной, сейчас я не одна. Со мной мой сын, мои служанки и много слуг-мужчин. Мы не остались без защиты, но женщины все равно жмутся друг к дружке в ужасе перед разбойниками, дикими животными, злыми духами и разнообразными демонами. Тамадаро знает, что между мной и его отцом не все шло гладко, поэтому он просто подчинился моему желанию.

Это время года не подходит для путешествий. Несмотря на то, что осень уже началась, и утром становится все прохладнее, днем все еще слишком жарко для комфортной езды, особенно в закрытых повозках.

Предсказатели сообщили, что этот год будет очень трудным для меня. Обычно в таких случаях люди боятся смерти. Я же успокаиваю себя мыслью, что беда приходит и в других обличьях. В таких, например, как расторжение брака.

Но нет, я не хочу пока об этом думать. Это не разрыв. Это просто пауза в отношениях — не больше. Время, когда мы с мужем можем подумать, отбросив в сторону сиюминутные обиды.

Путешествие даже можно было бы назвать приятным, если бы не погода и не мои скачущие мысли, не желающие оставить меня в покое. Мы ехали по узкой дороге, которая шла вдоль реки в долине Тани. Я никогда не видела исток реки и не могу сказать, как он выглядит, но там, где она течет по владениям моего мужа, она молодая, как капризная девушка, одетая в парчу плохо сочетаемых цветов, вся в камнях, водоворотах, с сильным течением. Но несколько дней спустя река становится замужней женщиной, медлительной и грациозной, одетой в простые шелка, даже в них умеющей выглядеть богато и роскошно. Деревья по ее берегам кажутся верными слугами. Листья их уже не ярко-зеленого цвета, как летом, а более спокойных и приглушенных тонов. Некоторые деревья уже полностью сменили летний окрас на осенний: здесь и поразительной красоты красный цвет, и блестящий золотой.

Через день или два река снова меняется. Появляются мрачные серые тона, словно одеяние монахини. Девушка, женщина, старуха… Наконец река впадает в приливно-отливный бассейн залива Наруми: ее темные воды растворяются в океане, как дым погребального костра.

Я очень много думаю об окрашивании тканей во время путешествия. Это естественно: в конце концов, осень — подходящий сезон для этого.

Через день или два мы проехали поле высокой обана-травы. Ее легкие колоски с семенами возвышались высоко над головами волов и сыпались к нам в повозку. Трава была шелковистой, золотистого цвета с бахромой на длинных тонких листьях. Я не обратила внимания на предупреждение Онаги о разбойниках, только и мечтающих нас изнасиловать, и открыла оранжевые занавески, чтобы дотронуться до травы.

Когда мы проезжали мимо следующего храма, то остановились и оставили свои молитвы о том, чтобы нам не случилось пролить в дороге кровь.

Храм маленький и старый — просто камень с дощечкой, на которой объясняется, почему мы должны поклоняться этому камню. К камню привязана веревка, увешанная клочками бумаги с молитвами, выгоревшими на солнце, потрепанными ветром и омытыми дождем.