Он уснул и продолжал думать во сне. И тут ему первый раз приснилась Марита. Она трогала языком пересохшие, растрескавшиеся до крови губы, смачивала их, а потом поила водой — изо рта в рот. Глеб проглатывал воду, но странное дело — у нее был вкус красного молдавского вина, выдержанного на солнце и сохранившего потому вкус солнца. Он чувствовал, что пьянеет от каждого глотка, оживает и как бы медленно просыпается. Однако этот первый сон оказался явью: Марита на самом деле поила его водой с отвратительным вкусом железа, который еще сильнее обострялся оттого, что вода была согрета.

— Ты кричал во сне, — сообщила Марита.

— Что я кричал?

— Хотел убить меня, — она набрала в рот воды и склонилась к нему.

Глеб неожиданно обнаружил, что видит ее без фонаря, смутно, призрачно, но видит. Проникающего сквозь щель в склепе света хватало, чтобы привыкшие к полному мраку глаза различали очертания предметов и движение. Он проглотил воду.

— Светает…

— Здесь тепло и воды много, — Марита подняла шлем. — Всю ночь пила! Пила, а рану… обработать нельзя. Нету! Не хочу!

— Пей еще, — сказал Глеб. — Надо сделать перевязку.

Пропитанная кровью повязка стала фанерно-жесткой, присохла к ране, и любое движение головой или рукой отдавалось болью. Марита выпила остатки воды, поставила каску под трубу.

— Будем ждать… Мне можно спать? Глеб встал с рубероидной постели, уложил Мариту, накрыл камуфляжем.

— Спи.

Он приник к щели, пытаясь рассмотреть волю, но мешал большой розовый куст, растущий в полуметре от теплокамеры. Видно было лишь несколько ветвей с крупными шипами, а сами цветы были где-то выше… Нагретые за день блоки до сих пор еще оставались теплыми. Глеб отломил кусок проволоки, которой стягивалась изоляция на трубах, просунул в щель и попытался выцарапать остатки раствора — бесполезно… И внезапно услышал громкие голоса неподалеку.

— Эй! — крикнул он и бросился к трубе, где спрятал патроны.

Марита вскочила, спросонья бросилась к нему и, ударившись о трубы, упала животом на колесо задвижки.

— Спокойно, — зашептал Глеб. — Уходи! Быстро! Уходи!

— Куда?..

— В теплотрассу, — он зарядил пистолет. — Быстрей, быстрей!.. И лежи тихо. Я приду. Потом приду и вытащу тебя! Уходи!

— Придешь?..

— Приду, уходи! — Глеб подтолкнул ее к лазу над трубами. — Ну что, насильно тебя заталкивать?

— Только приди, — зашептала Марита и привычно легла на трубы. — Я одна не выйду…

Глеб выстрелил в щель, в лицо ударило пороховой волной, отраженной от блоков, защипало глаза. Девятимиллиметровую пулю сплющило в щели и заклинило у самого выхода. Он схватил «винторез», свернул глушитель и заметил ноги Мариты, уползающей в темноту теплотрассы.

«Винторез» громыхнул в тесноте камеры так, что заложило уши. Пуля срубила ветки розового куста. Голоса людей теперь слышались отдаленно, хотя чьи-то ноги промелькнули совсем рядом. Глеб зажал нос, выдул воздушную пробку, заложившую уши.

— Кто здесь? Глеб, ты? — В крышку застучали молотком. — Глеб?!

— Да здесь я, открывай! — крикнул он в щель.

— Люки заварены! — выматерился Тучков. — Погоди, в БТРе кувалда есть, разобьем!

Головеров сел на трубу, перевел дух. И вдруг услышал шепот из черной дыры трассы:

— Как тебя зовут?.. Кто ты? Скажи имя!

— Иди отсюда, иди, — он сунулся к трубам — во мраке белело лицо Мариты. Она развернулась и приползла головой вперед, чтобы спросить. Наверху заревел БТР, заполз на газон.

— Затыкай уши! — крикнул Тучков и в тот же миг опустил кувалду.

От грохота снова заложило уши, и Глеб не слышал, что говорила ему Марита. Догадывался лишь по движению ее губ…

Тучков попросил остановить кадр, еще раз всмотрелся в изображение «электромотора» и, сунув руки в карманы, отошел от телевизора.

— Вот это игрушка! Ни хрена себе!.. Где вы ее сняли?

— Под подолом, одной хорошенькой особы, — объяснил Крестинин. — С таинственным именем «Гюльчатай». Точнее, под паранджой.

— Частная фирма?

— Товарищество с ограниченной ответственностью.

— Мужики, не тяните кота за хвост! — поторопил Сыч. — Что это?

— А тут хоть тяни, хоть не тяни, товарищ полковник, — Князь уселся в кресло, развалился вальяжно, как мэтр. — Чем это товарищество занимается? Строительством? Или разрушением?

— Выпускает женские колготки, — нетерпеливо проговорил Сыч.

— Колготки?!. Ну, это туши свет! Насколько я представляю технологию трикотажа, вакуумные бомбы совершенно не нужны.

— Это что, вакуумная бомба? — приподнялся Сыч.

— Небольшой вакуумный заряд, — деловито пояснил Тучков. — Выпуск налажен оборонным производством по программе конверсии. Так сказать, ширпотреб для народного хозяйства. Разработан по заказу строительного министерства, предназначен для взрыва старых блочных пятиэтажек, то бишь «хрущевок». Одна такая игрушка способна превратить стоквартирный дом в гору мелких обломков, которые можно уже грузить ковшом экскаватора. Более подробную информацию получите на заводе-изготовителе. Думаю, принцип действия вакуумной бомбы объяснять не нужно. Люди здесь все в прошлом и настоящем военные. Некоторым образом.

— Японский бог! — пропел Крестинин. — Что же это делается в нашем Отечестве? Куда милиция-то смотрит…

Сыч ушел в комнату будить генерала и через несколько минут появился вместе с ним. Дед Мазай, щурясь от света, глянул на экран мимоходом, попросил сварить кофе.

— Ну и что ты скажешь, Сергей Федорович? — спросил Сыч.

Генерал заглянул в комнату, где спала Катя, осторожно притворил дверь.

— А что сказать, Коля?.. Хорошо, что ядерные бомбы по конверсии не выпускают. Хотя, возможно, уже начали. Или разрабатывают. Кажется, информация проскакивала однажды, экологически чистые нейтронные бомбы для вызова нефтеотдачи в пластах нефтяных скважин. Если их на трикотажной фабрике пока нет, значит, скоро привезут.

Язвительный его тон Сыч отнес в свой адрес.

— Сергей Федорович, я свое слово сдержал! Что ты снова на меня наезжаешь?

— Коля, я не на тебя наезжаю, — стал оправдываться дед Мазай. — Последнее время я говорю, как в реанимации. То есть как в последний раз. Не обижайся, я тебя не обвиняю. Не ты же разрушил аппарат государственной безопасности, не ты создал такой рынок, где можно купить от автомата Калашникова до вакуумной бомбы. Не ты… Ты бы мог пресечь это дело, но тебе укорачивают руки. Сейчас ты поедешь, отнимешь у «Гюльчатай» эти игрушки, может, какого-нибудь стрелочника в тюрьму посадишь. И все. Дальше тебя не пустят, пальцем погрозят. Тот же «брандмайор». А «брандмайору» — жирненький этот, «Мальчиш-плохиш». Оборонке надо жить, деньги зарабатывать, торговать ширпотребом, внедрять оружие массового поражения в народное хозяйство.