которой грозила смерть и которую он должен был защищать и спасать. Сам он почти забыл об этом, зная, что она совершенно забыла. Теперь же она была в безопасности и снова стала помещицей, хозяйкой плантации, к земле которой он был привязан, точно крепостной. Он вспомнил, и она тоже начала вспоминать, поскольку она сказала, робко и мягко, но свысока:

— Я благодарна за все, что вы нынче сделали для меня, за то, что вы спасли мою жизнь. И поверьте, ваш хозя… мой отец тоже будет вам благодарен. Мы найдем какой-нибудь способ вознаградить…

— Я не заслуживаю награды и не нуждаюсь в ней, сударыня, — гордо и печально отвечал Лэндлесс, — ибо я всего лишь исполнил свой долг как мужчина и ваш слуга.

— Но… — снисходительно начала она, однако он пылко перебил ее.

— Если вы не хотите ранить меня в самое сердце, жестоко унизить меня, то не станете говорить о плате за какие-либо услуги, которые я мог вам оказать. Я был дворянином, сударыня, и прошу вас нынче ночью вести себя со мной как с таковым.

— Простите, — тут же сказала она.

Они дошли до стены деревьев и вошли в лес. На открытом месте в просветах между тучами по временам показывалась бледная луна, но под сенью сосен царила непроглядная тьма. Над головами Лэндлесса и Патриции мокрые ветви, движимые все еще сильным ветром, сталкивались, издавая резкие заунывные звуки, обдавая тяжелыми каплями воды. Их ноги проваливались в подстилку из гниющей хвои и пропитанного водою мха.

— Здесь хуже, чем на берегу, — молвил Лэндлесс. — Лучше находиться под открытым небом.

Опять вспыхнула молния и на мгновение осветила лес с его колоннадами мерцающих стволов, среди которых там и сям виднелись упавшие и расщепленные. Но увидели они и кое-что другое — футах в десяти от них из переплетения намокших лиан на них смотрело лицо убийцы Роберта Годвина.

Глава XVII

ЛЭНДЛЕСС И ПАТРИЦИЯ

Они двое и душегуб уставились друг на друга, но в следующий миг между ними снова опустилась завеса тьмы.

С криком ужаса Патриция схватила Лэндлесса за руку, дрожа всем телом и судорожно дыша. Измученная ужасами сегодняшней ночи, она, увидев убийцу, совсем лишилась сил и, казалось, была готова лишиться чувств. Понимая, что может успокоить ее лучше всего, Лэндлесс поспешно вывел ее из леса и довел до песчаного наноса, под котором лежали спящие рабы. Здесь она опустилась на песок, дрожа, точно осиновый лист.

— Это жуткое лицо, — надтреснутым голосом проговорила она. — Оно словно выжжено на моих глазах. Как этот человек оказался здесь? Он что — мертвый?

— Нет, сударыня, нет. Убийца прячется в здешних лесах, и мы наткнулись на его логово.

Она в страхе огляделась по сторонам.

— Я вижу его везде. А что, если он последовал за нами? Какой кошмар!

— Вряд ли, — с улыбкой ответил Лэндлесс. — Уверяю вас, теперь он уже далеко.

Она вздохнула с облегчением.

— О, надеюсь, так оно и есть, — пылко вскричала она. — Это было ужасно! Никакая буря не могла напугать меня так, как это лицо! — И ее снова сотрясла дрожь.

— Постарайтесь не думать об этом, — сказал он. — Убийца уже ушел; не думайте о нем.

— Я попробую, — с сомнением в голосе проговорила она.

Лэндлесс не ответил, и они замолчали, вглядываясь в безотрадную ночь. Но это продолжалось недолго, и вскоре Патриция застенчиво сказала:

— Вы не могли бы со мною поговорить? Мне страшно. Тут так тихо, и я не могу видеть ни вас, ни слуг, только это жуткое, жуткое лицо. Я вижу его везде.

Лэндлесс придвинулся к ней ближе и положил руку на юбку ее мокрого платья.

— Я здесь, рядом с вами, сударыня, и ничто не может причинить вам вреда.

Он тихо и естественно заговорил о том о сем: что им надо будет сделать, когда займется день, о ране Регулуса, о шторме, о море и его опасностях. Они были ему знакомы, ибо он хорошо знал море, и он рассказывал ей жалостные истории о кораблекрушениях, говорил о напастях и их преодолении, о героической стойкости в испытаниях и героическом спасении. Затем последовали истории о пустынном скалистом побережье Девоншира с его разбросанными там и сям рыбацкими деревнями, о тайной пещере, убежище головорезов, наполовину контрабандистов, наполовину пиратов и отъявленных мерзавцев, а также о том, как эту пещеру долго, но тщетно разыскивали власти. И о том, как однажды ночью с высокого утеса спустился паренек, распугав морских птиц, и неожиданно наткнулся на пещеру контрабандистов. Среди них находился беззащитный пленник, которого они собирались убить. Парнишка начал издавать странные дикие вопли, жутко завывать, швырять сверху камни, покуда негодяи не начали думать, что на них напустились все злые духи моря и земли, и не выбежали из пещеры, позабыв про свое черное дело. Тем временем паренек снова взобрался на утес, побежал в ближайшую деревню и поднял на ноги ее обитателей. Они поспешили к своим лодкам и, нагрянув в пещеру, застали контрабандистов врасплох, перебили их всех до одного и освободили их пленника.

Лэндлесс рассказывал эти истории умело, и они, словно мрачная музыка, звучали в ночи. Патриция позабыла и свою усталость, и свой страх и слушала его с жадным интересом.

— Что ж… — молвила она, когда он замолчал.

— Вот и все. Мерзавцы были перебиты, а их пленник спасен.

— А тот паренек?

— Паренек? Он вернулся к своим книгам.

— Вы его знали?

— Да, я его знал. Смотрите, сударыня, небо прояснилось. Видите, как луна серебрит эти волны?

— Да, это очень красиво. Я рада, что пленник спасся. Он был рыбаком?

— Нет, он был офицером акцизного управления — храбрым человеком, имевшим жену и много детей. Да, думаю, он ценил жизнь.

— А я рада, что все контрабандисты были перебиты.

Лэндлесс улыбнулся.

— Возможно, и для них жизнь была сладка.

— Это мне все равно. Они были злодеями, которые заслуживали смерти. Они грабили и убивали. Они были преступниками…

Патриция осеклась, и ее лицо из белого стало красным, затем снова белым, а взгляд уперся в землю.

— Я забыла, — пробормотала она.

Щеки Лэндлесса залила краска, но он спокойно спросил:

— Забыли что, сударыня?

Она бросила на него взгляд.

— Вы сами знаете, — ледяным тоном сказала она.

— Да, знаю, — ответил он. — Знаю, что из-за напастей этой ночи некоторые вещи вылетели у вас из головы. Какое-то время вы думали обо мне как о равном и держались со мной, как с равным, не