Стивен, который стал употреблять героин ежедневно, был еще больше потрясен. «Аксель сказал мне: «Начинай играть «Brownstone»», — вспоминает он. Я играю «Brownstone», а он выходит и говорит, что мы все на героине. Он так разошелся, что я сижу, спрятавшись за барабанами, и думаю: «Я не знаю этого парня…»

По словам Даффа, все разозлились на Акселя за это. Но я могу сказать, что лично я разозлился на него за то, что он говорил не обо мне. То есть я просто тоже оказался там, поэтому, конечно, был просто в ярости. Но на следующий день мы разговаривали по телефону, и, знаешь, все было хорошо, он объяснил, почему так поступил. Аксель выпускал много пара по поводу разного дерьма. А дерьма было много… Вот что мы делаем в группе — мы не закупориваем дерьмо. Мы выплескиваем его наружу.

По словам Алана Нивена, после выступления Аксель уходил со сцены «с опущенной головой и сердитым взглядом, предупреждая всех и каждого, чтобы не приближались». Когда он шел в гримерку, к нему спустился сам Дэвид Геффен.

«Отличное выступление, Аксель», — сказал Дэвид.

«Надеюсь, тебе понравилось, урод, — чуть не брызгал слюной Аксель. — Потому что это последний концерт, который ты увидишь».

Нивен, который стоял у Акселя за спиной, вспоминал, насколько потрясен был Геффен. «Не обращай внимания, Дэвид. Я все исправлю», — сказал он Геффену. — «Вот только бог знает, как, подумал я про себя».

На следующее утро Алан Нивен и Дуг Голдстейн поехали проведать Акселя и посмотреть, не остыл ли он и не передумал ли — в который раз — уходить из группы.

«Аксель лежал в постели и не собирался из нее вылезать, — писал позднее Нивен. — И никто и ничто не могло его заставить. По дороге к нему я предложил Дуги купить пакет пончиков — очень, очень большой пакет».

Аксель сидел в постели и жаловался на Слэша. Он жаловался на Стивена. Он жаловался на Даффа. Он жаловался на всех и вся, но самые язвительные слова припас для Слэша. Ему было все равно, будет ли он выступать. Ему было все равно, что это концерт с Rolling Stones перед 77 тысячами зрителей. Он ненавидел Слэша. Он не собирался снова выходить с ним на сцену.

«Все, что мы с Дугом могли сделать, — это слушать, слушать, слушать его, чтобы он продолжал говорить. И кормить его пончиками. Когда утро перешло в день, у него в крови стал подниматься уровень сахара — настоящее сахарное цунами. Аксель начал оживать. Он стал дрыгать ногами под одеялом. В нем бушевала энергия, у которой не было выхода. Нам этого оказалось достаточно, чтобы убедить Роуза в том, что, если — если — нам удастся заставить Слэша извиниться перед Акселем за употребление героина и что угодно еще, причем прилюдно, тогда, может быть, он подумает о том, чтобы выступать.

«Я тихо проскользнул в гостиную. Позвонил Слэшу. «Я не хочу ничего слышать, кроме унизительных извинений, Слэш, — рычал я в трубку. — Меня не волнует, что ты чувствуешь и справедливо ли это хоть в какой-то мере и степени. Это единственный шанс вытащить его сегодня на сцену, и сейчас только это имеет значение».

Выполнит ли Слэш требования, было неясно. Как тонко выразился Нивен: «Любой, кто не колется, всегда будет по меньшей мере возмущаться теми, кто это делает, — нет ничего более эгоистичного, разрушительного и отстраняющего человека от других, чем привычка пускать по вене. И конечно, наркоманам всегда хватает высокомерия быть уверенными в своем превосходстве и заблуждаться, что они контролируют себя».

Конечно, у Акселя были все основания злиться, но он пытался справиться с ситуацией с эгоизмом нарциссичного социопата. Его не столько беспокоило состояние Слэша, сколько бесило то, что Слэш не проявлял почтительную покорность воле и прихотям Акселя…

В конце концов Слэш уступил. Отчасти потому, что, если бы он этого не сделал, то оказался бы виноват в том, что группа запорола свои самые важные выступления. Отчасти, возможно, потому, что Аксель был прав, и Слэш это знал. После неудачной поездки на Гавайи Дуг Голдстейн поселил Слэша у себя дома в Голливуде, чтобы тот попробовал вылечиться. Но результаты снова оказались неудовлетворительны. Он рассказывает: «Тогда я еще не женился, но уже жил со своей будущей женой. Около десяти дней у нас дома Слэш ползал по полу, его рвало, он испражнялся, мочился… А я за ним убирал». После того, как Голдстейну пришлось уехать на пару дней на выступление с Great White, он вернулся домой и выслушал истории о том, как посреди ночи Слэш будил Росса Гозу, соседа Дуга по квартире, криками о том, что ему нужны наркотики. Гоза был музыкальным директором «KNAC», крупнейшей рок-радиостанции Лос-Анджелеса. «Он проснулся от того, что Слэш душит его и говорит: «Ты отвезешь меня в гребаный Лос-Анджелес! За наркотой. И не расскажешь об этом Дугу, или я тебя убью, мать твою!» И Росс согласился: «Ладно». За это Слэш выписал ему чек, который Росс до сих пор хранит…» «Еще до выступлений с Rolling Stones я устал возить его в клиники, из которых он сбегал в первый же вечер», — вспоминает Голдстейн. Он даже платил другим людям, чтобы те шпионили за ним. «Слэш покупал наркотики у журнального киоска. В офисе через дорогу работал парень, которому я платил, и он звонил мне и говорил: «Ага, да, твой парень был здесь сегодня. Два раза!» В тот долгий темный период после гастролей с альбомом «Appetite» следить за ними было безумием».

По каким бы то ни было причинам в конце концов Слэш усмирил свою гордость и извинился перед Акселем. «С большой неохотой он сказал, что подумает о том, чтобы повторить эти слова на сцене, — вспоминает Нивен. — Аксель, в свою очередь, равнодушно согласился подумать о том, чтобы прийти на концерт». В тот вечер Слэш сделал заявление на сцене и поклялся завязать со своими дурными привычками. «Вчера вечером я стоял здесь и даже не осознавал этого, — признался Слэш зрителям. — Мы здесь не ради того, чтобы ширяться. Никто в этой группе не пропагандирует героин. Мы не будем одной из тех слабых групп, которые из-за этого распадаются». Или, как выразился Алан Нивен: «Благослови его бог, Слэш принял на себя удар за всю команду». А что касается Акселя, считает Нивен, то «он доказал, что может подчинить себе почти всех. Ему стало ясно, что если он захватит власть, то будет все контролировать и единолично распоряжаться группой. Возможно, это произошло в тот самый момент, когда Роуз наелся пончиков и злился, что его доставили на концерт в полицейской машине, грозясь надеть наручники. Тогда он и решил, каким хочет видеть будущее группы».

Когда, несколько недель спустя, я спросил Акселя об этом, он все еще был непреклонен и считал, что поступил правильно. «Он говорил уверенно и серьезно. То есть я предложил полностью разориться и вернуться жить на улицу, потому что отмена концертов обойдется нам примерно в полтора миллиона долларов. Это сделает Акселя банкротом. Не считая того, что я придержал в интересах Guns N’ Roses, конечно, но это неважно. Но я не хотел этого делать, потому что не хотел, чтобы ребята платили мне за отмену концертов. Я не хотел, чтобы Дафф лишился своего дома из-за того, что Аксель отменил концерты. Я бы не смог с этим жить. Но в то же время я не собирался смотреть, как они поубивают друг друга и сами себя. Мы, вроде, перепробовали все, чтобы собраться, и в конце концов должны были выступить. Понимаешь, все остальные злились на меня, но потом ко мне подошла мама Слэша и пожала руку, и его брат тоже».