Чем дольше запорожцы оставались под властью крымского хана, тем больше накапливалось у них взаимных неудовольствий и поводов к ссорам с татарами. Из множества таких неудовольствий главнейшими были следующие. Запорожцам строжайше запрещено было держать при Сечи пушки; в силу этого постановления все оставшиеся при них пушки были отобраны турками, и когда однажды запорожские рыболовы, после полой воды, усмотрели одну небольшую пушку в левом берегу Днепра, в урочище Карай-Тебене, и сообщили о том кошевому атаману, и сам атаман в том же месте нашел еще 50 штук, то он строго приказал содержать их тайно в одном зимовнике, опасаясь, чтобы татары не отобрали их у казаков. Запорожцам запрещалось строить какие бы то ни было укрепления как в самой Сечи, так и в других местах; сноситься с Россией и ездить в русские города, вести торговлю в Крыму и в Очакове, а дозволялось лишь покупать в означенных местах товары и отвозить их не дальше Сечи, в самой же Сечи предоставлялось право торговать крымцам, очаковцам, грекам, жидам, армянам; кроме того, на запорожцев накладывались разные дани, когда к ним приезжали для осмотра войска, общественного порядка их или для другого какого-либо дела крымские султаны, мурзы, с их многочисленной свитой и прислугой; тогда запорожцы должны были воздавать им большую честь и, сколько бы они у них ни были, обязаны были продовольствовать как их самих, так и их свиту и лошадей, а на отъезде, кроме того, должны были подносить им разные ценные подарки.

Но помимо всего этого, жизнь запорожских казаков под властью крымских ханов была «зело трудная» еще и по многим другим причинам. Во-первых, потому, что крымский хан весь низ Днепра, от Великого лимана вверх по самые пороги, «со всеми тамошними степными угодьями и пожитками», отнял у запорожских казаков и отдал ногаям. Во-вторых, потому, что хан «допускал великую на запорожцев драчу», как на стражников на татарской границе, если с ведома или без ведома их кто-нибудь уходил из крымских невольников в христианские земли, или если у татар пропадали табуны коней, стада волов, овец, или какие-нибудь пожитки, или кто-либо из самих татар-хозяев; если при этом казаки уличались в краже скота или в убийстве хозяев, то за скот татары взимали большие деньги, и за людей брали людей же; в случае несостоятельности виновных накладывали пени на весь курень, а в случае отказа со стороны куреня виновных брали головой, и только в редких случаях, при обоюдных ссорах и захватах, допускали обмен скотом и людьми. В-третьих, потому, что хан дозволял ляхам казнить запорожцев, даже в то время, когда они только защищали себя от ляхов, делавших на них нападение, хватавших и даже вешавших их, как то было в Брацлаве и других городах; по этому праву однажды, по жалобе ляхов на запорожцев, с последних было взыскано 24 000 рублей в пользу мнимо обиженных. В-четвертых, потому, что при взаимной борьбе ханов Адиль-Гирея и Менгли-Гирея, когда запорожцы против воли «затягнуты» были первым против второго и когда второй «разогнал» войско первого, то ни в чем не повинные запорожцы обвинены были ханом Менгли-Гиреем в вероломстве и проданы, в числе 1500 человек, в турецкие каторги. В-пятых, потому, что хан, несмотря на просьбы всего Коша, не хотел освободить несколько десятков человек запорожских казаков, ходивших за зверем на охоту к речке Кальмиусу и невинно захваченных азовскими татарами. В-шестых, за то, что хан отобрал у запорожцев крепость Кодак, жителей его разогнал, крепость разорил, а город отдал полякам в полное их владение[313]. Наконец, в-седьмых, потому, что хан запретил запорожцам строить постоянную церковь на месте Алешковской Сечи и под конец начал стеснять их в исповедании православной веры. Отсюда немудрено, почему запорожцы, уже в то время отписывая крымскому хану, говорили, что они «превеликую нужду от ногайских татар имели».

В настоящее время в Алешках от пребывания запорожских казаков сохранилось очень немного вещественных памятников, чтобы не сказать ничего. Большинство жителей Алешек даже и не знает о том, что на месте их городка некогда была Запорожская Сечь. В местной церкви не сохранилось никаких остатков старины; не сохранилось так же точно никаких остатков и от самой Сечи Алешковской: местонахождение ее можно восстановить лишь со слов старожилов. По рассказам старожилов, Феоктиста Горбатенко, Василия Кирияша, Афанасия Плохого и Даниила Бурлаченко, Алешковская Сечь оставалась вцеле до тех пор, пока, по распоряжению правительства, ввиду опасности городу быть занесенным песчаными кучугурами, заодно с городскими предместьями, она не была разорена и засажена лозой и красным шелюгом. Это было в 1845 году. Насколько помнят названные старики, Сечь находилась против впадения в Конку, ветку Днепра, речки Лазнюка и заключала в себе всего лишь две десятины земли; по внешнему виду она представляла собой правильный четырехугольник, с канавами и валами до двух аршин высоты, с редутами по углам и с воротами в две сажени ширины у северной окраины четырехугольника. Во всю длину Сечи лежала ровная и гладкая, точно метлой сметенная, площадь до 40 сажен ширины. Когда старики были еще мальчиками, то они находили на месте Сечи различные мелкие монеты – копейки, пары, левы, а вместе с монетами разное оружие, больше всего копья с четырьмя углами. «Вот это, как подует, бывало, большой ветер и на Сечи поднимется песок, то мы и кричим один другому через плетень: «А пойдем, Василь, или, там, Данило, на городок копейки собирать!» Да и бежим туда». Кроме денег и оружия находили и другие вещи – серебряные крестики, восковые свечи в гробах, куски смолы, круги дроту, свинцовые пули, разную черепковую посуду, особенно кувшины или «куманы». «Много чего приходилось видеть на той Сечи: как-то наткнулись мы на целых пятнадцать гробов, и гробы те совсем не похожи на наши, они как будто имели сходство с лодками с урезанными носами. Приходилось видеть и человеческие головы: они как тыквы валялись. А покойники лежали так, как и у нас кладут». Сколько помнят старики, Сечь с давних пор покрыта была в летнее время травой, оттого на нее часто гоняли мальчики пасти телят; но потом ее стали мало-помалу заносить пески из соседних кучугуров. В 1845 году была «драная» зима: в то время снегу почти не было, зато страшные ветры почти всю землю «ободрали». «Вот это поднимется ветер и начнет рвать землю: рвет-рвет, сыплет-сыплет песком да досыплется до того, что и из города вылезти некуда, – кругом кучугуры песку, точно горы намурованы. Тогда вышел приказ разорить окрестности города, Алешек, а в том числе и место бывшей Сечи, и засадить их красным шелюгом, который имеет свойство своими корнями укреплять сыпучую почву и тем самым удерживать на месте песок; так как вблизи Алешек в то время шелюга нигде не было, то его пришлось возить из отдаленного от города селения Вознесенки». По рассказам тех же стариков, в устье речки Лазнюка у запорожцев была пристань, а на берегу речки Чайки, в месте теперешней пароходной пристани, стояла церковь, сделанная из камыша[314], близ церкви отведено было кладбище и тут же выкопана была криница, в которой никогда не замерзала вода.