— Тебе было страшно сегодня? У меня сердце выскакивало.

— Когда полицейский подошел, ты так ко мне прижалась… Как загнанная собаками лиса — на руках у охотника.

— Да, милый. Именно как загнанная лиса. — Вера улыбнулась. — А вовсе не потому, что боялась шокировать его своим окровавленным туалетом.

Мартин невесело рассмеялся:

— Экий я романтический болван!

— Мне это в тебе и импонирует. Твоя незамутненность. Правда, я никогда не встречала такого чистого человека. Наверное, потому сразу и влюбилась без памяти, что ты моя полная противоположность. Французы называют это un amour impossible.[39]

— Что же в ней невозможного?

— Невозможно понять, где кончаешься ты и начинается тот, кого ты любишь. Так что теперь, милый, часть тебя — недобрая и опасная женщина, которая перегрызет горло любому, кто попытается причинить тебе зло. Я ведь имею некоторое представление о том, что такое Демоническая Шхина.

— Я давно догадывался, что ты знаешь куда больше, чем стараешься показать.

— Это профессиональное. Подавляющее большинство мужчин, с которыми мне приходилось иметь дело, интересовалось не тем сокровищем, что у меня в голове, а тем, что между ног. Прости за грубость, но мне сейчас не до изящной словесности.

Слегка подрагивающими пальцами Вера вытянула из пачки сигарету. Мартин поднес зажигалку. Прежде чем погасить, некоторое время смотрел на лепесток огня, потом сказал:

— Мне кажется, я понимаю…

— Нет, милый, не понимаешь. — Вера несколько раз с ожесточением затянулась. — И никогда не поймешь. Потому-то я тебя и люблю. И довольно об этом.

С минуту Вера курила, придерживая руль одной рукой, потом раздавила окурок в пепельнице — как неприятное насекомое, — поморщившись, и спросила:

— Почему повсюду эти флаги? В Данциге куда меньше.

— Это Лангфур, гнездо национал-социалистов. Улица, по которой мы сейчас едем, носит имя их главного вождя.

— Но Данциг же пока еще вольный город?

— Судя по всему — ненадолго.

— Польша ни за что не смирится с его присоединением к Рейху. Думаешь, будет война?

— Увы, большая. Ведь когда Германия нападет на Польшу — или наоборот, — Англия и Франция должны будут выступить на стороне Польши. Они же связаны союзническими обязательствами.

Вера усмехнулась:

— Господи, какой же ты идеалист! Англия, Франция… Вспомни, как они вступились за Чехословакию! Нет, боюсь, что в случае войны Польшу разорвут на куски немцы и наши, которые до сих пор не могут забыть, как мой земляк Пилсудский утер им нос в двадцатом. Только теперь у Польши нет Пилсудского.

Мартин коротко наклонил голову к правому плечу — будто хотел выплеснуть из нее что-то — как излишек воды из кувшина, вздернул левую бровь и неопределенно хмыкнул. Оба замолчали, задумавшись, надолго.

— Рояля жалко! — вдруг проронила Вера. — И книг. Эти там ничего не оставят…

— Полиция? Полагаю, они должны опечатать квартиру, а не грабить…

— При чем здесь полиция? Я о тех, которые прикатили потом, — громилы в черных плащах. Ты разве их не видел?

— Нет. Но это значит, что… Черт! — Мартин сильно ущипнул себя за межбровье.

— Вот именно. Я-то думала — ты заметил. Они могут вытащить из моих бывших сотрудников намного больше информации, чем нам бы хотелось.

— Это значит, что у нас меньше времени, чем я полагал, — послышалось с заднего сиденья. — И возможностей тоже. Следующий поворот налево — наш.

За два дня успела забыть, сколь огромен Беэр — память крайне небрежно обращается с размерами, — и снова поразилась его стати, когда он встретил нас на пороге спрятанного под плющом игрушечного домика. Коньячный бокал в руке у Моти (смешное имя для великана, но он настаивал, чтоб я его так называла) казался чуть ли не рюмкой.

И, странное дело, я тотчас успокоилась, глянув в его лукавые орангутаньи глаза. Мартина нужно было оберегать, Шоно слушаться, а с Беэром хотелось чувствовать себя маленькой девочкой — усесться на колени, прижаться щекой к прохладной шелковой куртке с бранденбурами[40]и потребовать сказок.

Сперва он загнал всех за стол — пить кофе по-бедуински с какими-то ужасно липкими восточными сладостями, а уж затем выслушал новости — попыхивая толстенной сигарой, полуприкрыв глаза. Выслушав, взмыл бесшумно — дирижаблем, — приволок топографическую карту во весь стол и завис под потолком, затенив добрую половину Восточной Пруссии.

— Друзья мои! — начал он лирическим баритоном. — Как я понимаю, на наш след встала серьезная свора, уйти от которой будет делом нашей жизни на ближайшие несколько дней. Легавых сменили гончие, и теперь все решает скорость. По счастью, у нас есть небольшая фора — пара часов, как минимум.

— Почему так мало? — В голосе Шоно тихонько звякнула — ревность? — Ты не переоцениваешь их возможности?

— Я сумел оторваться от слежки русских только здесь, в Олифе, — это, замечу, было непросто при моих габаритах, городишко-то крохотный. Так вот, если они начнут говорить, а они начнут, тут я согласен с Верой, то могут и про это упомянуть. К тому же — номер и марка автомобиля. Эсэсовцы не станут прочесывать город, прежде чем поставят мышеловки на всех выездах. Этого может и не произойти, но я предпочитаю делать самые пессимистические прогнозы. Чтобы если и разочаровываться, то только в приятную сторону. Я тебя убедил?

Шоно покивал — бесстрастный китайский болванчик, — убедил-не-победил. А Мартин — мой Мартин — отстраненно глядел в пустое окно, поглаживая собаку за ухом. Где он был в тот момент? Почему не со мной — каждую секунду? Почувствовала, что закипаю, закурила. Все это напоминало ученый, а не военный совет. Почуяв мою нервозность, Беэр продолжил allegro:[41]

— Думаю, всем ясно, что у нас нет выбора. Аэродром и порт исключаются, следовательно, остается только переход границы. Тут всего два варианта — либо Польша, либо Восточная Пруссия. Где нас будут ожидать наверняка? — И не дожидаясь ответа: — Правильно, на границе с Польшей. К тому же в последнее время польские пограничники взяли моду стрелять в нарушителей без предупреждения. А я не очень люблю, когда в меня стреляют без предупреждения, и, думаю, вы тоже. Поэтому предлагаю Пруссию. — Он провел по карте пальцем черту с запада на восток. — Там нас меньше всего ждут, там прекрасные леса, чтобы затеряться и дойти до границы с Литвой, где (командорский палец спикировал в Виштынецкое озеро) у меня есть прикормленный Харон, который за горстку оболов переправит нас в эту замечательную буржуазную республику. За пару часов на вашем трофее мы домчим до Эльбинга, — здесь Шоно мрачно крякнул. — На сборы нам времени не потребуется — у меня все готово. Вот только сменим номера у автомобиля — у хозяев сего райского гнездышка как раз стоит в гараже старинный драндулет. Думаю, раз он не на ходу, за каким чертом ему номера? Таков мой план, если только мы не решим расходиться поодиночке. Но мы же не решим, правда?