— Что но, Степа?

— Я не могу сказать. Мне запретили, — и вновь поток слез хлынул на футболку няни, превращая её в мокрую тряпку.

— Кто запретил? Расскажи.

— Я не могу-у-у...

— Это папа? — допытывалась Мира.

— Нет.

— Лиля?

— Не-е-е-ет...

— Злыдня?

— Да нее-е-ет же, — отмахнулся Степка.

— Кто же тогда?

— Не могу сказа-а-аать.

— Неужели мама? — догадалась Мира и увидела с каким оцепенением застыл Стёпка.

Тихо прошептал «Нет» и замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина и Пташкина поняла, сейчас или никогда. Он боится, но хочет сказать.

— Что мама запретила тебе говорить? — ласково прошептала Мира, давая понять, что она понимает — это секрет, а секреты говорят шепотом.

— А ты правда папе не скажешь?

— Обещаю.

— Мама сказала, что папа мой плохой. Что он нас бросил. И теперь должен нам много-много денег. — выпалил Степка и замолчал.

— И? Дальше что было? —спустя пару минут спросила Пташкина.

— Ну...она сказала, что я должен буду жить тут. А потом сказать, что папа ко мне...ко мне...приставал...

— Подожди секунду, — воскликнула Мирослава, — кажется у меня молоко убежало...

Она выскочила за дверь и прижалась к стене. От услышанного кружилась голова, она и представить себе не могла, что родная мать может сделать с собственным сыном ради денег. Так, стоп. Сейчас не время для размышлений. Нужно сделать то, ради чего она рискнула убежать из комнаты, пока Степка был столь откровенен. Мира достала телефон и включила диктофон. Только бы получилось вновь разговорить ребенка.

С топотом ворвалась обратно, ожидая, что Стёпка вновь закроется и расплачется. Но мальчик сидел спокойный, как удав. Будто только что снял с себя большой груз.

— Извини, что перебила. То есть ты хочешь сказать, что мама попросила тебя оговорить папу? Сказать, что он...он...

— Ну да, — возмущённо воскликнул Стёпка, — что он ко мне пристает. А папка хороший. Он не пристает. Он со мной и в игры играет, и в парк водит, и на машине катает. Он не кричит на меня и не бьет.

— А мама?

— Ну...бывает. — нехотя признался малыш.

— Часто?

— Ну...когда пьяная только. А так она уходит, и я один сижу. А мне скучно одному. Потом дядя Андрей с нами жить пришел, он меня лупил тоже. А я ему гадить начал.

— Как злыдне?

— Хуже, — улыбнулся Стёпка.

— Так ему и надо!

— Да. А тут еще ты, мне с тобой даже бабуля теперь не страшна. Я тут хочу жить. А с мамой не хочу. Я ее люблю, но не хочу туда. Можно же мне ее отсюда любить?

Мира улыбнулась и прижала ребенка к себе. Но за улыбкой ее клокотала такая злость, что попадись ей сейчас Ольга, она почти наверняка выцарапала бы ей глаза.

— Конечно, можно, Степка...

— И папа разрешит? Он тебе ничего про меня не говорил?

— А что он должен был сказать?

Степа замялся и не глядя на Миру продолжил:

— Ну про детский дом...он же меня не сдаст, да?

Мира взъерошила густые волосы подопечного и успокоила.

— Забудь про эти слова. Конечно папа тебя никуда не сдаст. Он тебя очень любит, понимаешь?

— Хотелось бы верить... - вздохнул Степка и прижался мягкой щекой к руке любимой няни.

* * *

— Ольга, открывайте! Я знаю, что вы дома!

Пташкина подолбила дверь ногой, потому что сама лично видела, как Ольга вошла в подъезд. Эх, нужно было сразу за ней шмыгнуть и прямо в подъезде допросить с особым пристрастием. Мирослава же проследила в какую квартиру войдет эта женщина и только потом позвонила.

— Чего надо? Я гостей не жду!

— Поговорить надо.

— Не о чем мне с тобой разговаривать! Иди вон!

— Это вам так только кажется, что не о чем... Неужели вам Стёпка вообще не нужен? Хоть бы позвонили...

Дверь резко распахнулась и Миру буквально затащили внутрь. Ольга оказалась сильной дамочкой.

— Чего орешь?! Нехай меня перед соседями позорить.

— Сами себя позорите. Вы почему к сыну не приходите?! Не забираете его?

— А чего мне его забирать? Поди у папаши богатого получше чем у меня будет. Сама глянь как живу...

Пташкина огляделась — квартира как квартира. Две комнаты, санузел, коридор. Неплохой ремонт, довольно свежий, мебель тоже явно не советского образца. Двери, потолки — все современное.

— Нормально живете. Не хуже других! — припечатала Мира и сложила руки на груди.

— Ну-ну...а я чего-то не поняла, ты какого рожна приперлась, малахольная? Я тебе обещала руки пооткрутить?

Ольга решительно двинулась на Пташкину, но та не отступила.

— И чего ты мне сделаешь? — она решила не церемониться и тоже перейти на «ты». — Я, между прочим, кое-что знаю...так что не советую руки распускать.

Ольга остановилась и недоверчиво взглянула на гостью.

— Выкладывай.

— Мира включила телефон и запись на нем и по вскоре уже наблюдала как вытягивается лицо Ольги. На нем, казалось, мгновенно и одновременно отразились все спектры чувств — от недоверия и полуулыбки до страха и страшной злости.

— Ах ты, дрянь! Вот же гаденыш...

Она кинулась на Миру, чтобы отобрать телефон, но та предвидела этот маневр и с размаху влепила свободной рукой той звонкую оплеуху. Ольга встала как вкопанная, растерявшаяся, жалкая... дотронулась до вмиг покрасневшей щеки и прошипела:

— Я тебя убью...

— Попробуй. Только знай, что эта запись есть еще у одного человека. И он в курсе, где я сейчас нахожусь.

— Ты врёшь!

— Давай узнаем...

Мира и правда лукавила, и сейчас сильно рисковала. Никому она ничего не говорила. Правда запись на самом деле сохранила, но кто ее найдет-то, если Ольга прямо тут ее и порешит?

— Что ты хочешь? — Ольга устало опустилась на корточки и схватилась руками за лицо.

— Ничего особенного. Степка же тебе все равно не нужен? Вот и дай отцу возможность и дальше растить его самому. И от Степы отстань, если он захочет общаться с тобой — тебе дадут знать, но по мне-лучше никакой матери, чем такая...

— Хорошо, — спокойно ответила Ольга и Мира порадовалась, что победа оказалась такой легкой.

— Отлично. Сейчас я позвоню Льву Алексе...

Она не успела договорить, как почувствовала удар по темечку и провалилась в темноту.