class="p1">— Не благодари, работа у нас такая, — отмахнулся доктор. — Мама твоя час назад ушла, почти сутки здесь сидела. Уговорили пойти поспать, утром придет.

— Сутки? — охренел я.

— Сегодня вечер четверга, 23 января, — пояснил врач. — Ты находишься в Главном клиническом военном госпитале имени академика Н.Н. Буденко. Не переживай, организм у тебя молодой, органы не задеты, сустав мы тебе починили, а удаленный кусок легкого восстановится. Одышки не бойся — она тоже пройдет. Но врать не буду — ты здесь надолго.

Врач разговаривал со мной спокойным голосом и между делом померял мне давление, посчитал пульс, послушал грудь, для чего-то пощупал мне лодыжки.

— Можно попить?

Ко рту поднесли поилку, и я буквально всосал в себя какую-то жидкость. По послевкусию — вроде клюквенный морс.

— Спасибо. Генсек?

Врач отвел глаза:

— К сожалению, все, с кем ты ехал в машине, скончались еще до того, как им успели оказать помощь.

Срочно имитируем горе! Прикрыв лицо здоровой ладонью, расплакался чисто от жалости к самому себе. Я же не Электроник, а обычный, мать его, прол с читами. Да у меня за всю прошлую жизнь таких встрясок не было, как за полгода здесь! Устал — хорошо, что «я здесь надолго», восстановлюсь в тепличных условиях. Ну и привычку никто не отменял — рано или поздно на пулемет в полный рост смогу ходить, просто на по*уизме.

— Отдыхай, Сережа, — вздохнул Иван Андреевич, и, судя по звукам, покинул палату.

Ныть уже не хотелось, но охранник-то никуда не делся, поэтому пришлось похныкать еще десяток минут. Ладно, достаточно.

— Радио? — прошептал я.

— Это можно, — не стал он говниться и включил аппарат.

«…повторяем. Двадцать первого января, во время торжественного мероприятия по встрече космонавтов экипажей „Союз-3“ и „Союз-4“, на генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Леонида Ильича Брежнева было совершено покушение, в ходе которого генеральный секретарь погиб. Вместе с ним погибли Председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный. Водитель правительственного автомобиля, который героически закрыл своим телом Николая Викторовича, награждён посмертно. Убийца — Виктор Иванович Ильин, двадцатидвухлетний уроженец Ленинграда. Основываясь на повести юного писателя „Миша Добрин и философский камень“, которая публикуется в газете „Пионерская Правда“, он уверил себя, что четырнадцатилетний Сергей Ткачев и сам является волшебником, подлежащим ликвидации. По итогам проведенной психиатрической экспертизы Виктор Ильин был признан недееспособным и помещен в психиатрическую лечебницу на принудительное лечение».

— Пи*дец, — простонал я.

Охренеть у вас версии, старшие товарищи!

— Да ты дальше послушай, — шикнул охранник.

«Спустя сутки, от обширного инфаркта, скоропостижно скончался член Политбюро ЦК КПСС, Михаил Андреевич Суслов…»

Что, б*ядь? Типа от стресса? Ага, знаем мы такие инфаркты. Но как? Он же непотопляемый! И кто теперь рулит? Косыгин? Этот точно в генсеки не полезет — тупо не хочет. Даже не пытаясь разобраться, я просто тупил в потолок и слушал дальше.

«От лица всех граждан Советского союза, мы выражаем искренние соболезнования родным и близким покойных и желаем Сергею Ткачёву скорейшего выздоровления и дальнейших творческих успехов».

А вот и сигнал — «Сережа не виноват!». Что ж, все не так плохо — это же пиар высшего ранга, типа как с Чарли Менсоном и «Битлами». А на Западе-то уже стопудово знают, и такие штуки ОЧЕНЬ любят. Значит можно ждать в ближайшее время буржуйское издание «Миши», либо легальное, под крышей МинКульта, либо пиратское, которое придется терпеть. Ну и на обложке обязательно поместят кричащую надпись «Эта книга убила Брежнева!»

«В пятницу, 24 января, состоится внеочередной Пленум ЦК КПСС, в ходе которого будет выбран новый Генеральный секретарь. Суббота, воскресенье и понедельник объявлены траурными днями. Прощание с погибшими состоится в Колонном Зале Дома Профсоюзов».

Пауза. «Повторяем…»

Ой слухи по стране поди гуляют вкусные — тройные похороны, да еще вот таких вот деятелей, натурально «большая тройка» минусанулась. Теперь следующему генсеку ходить с репутацией гуру подковерных интриг и раздавателя «табакерок», и пофигу, кто там что по радио говорит.

— КГБ? — прохрипел я на сотрудника.

— КГБ, — кивнул он.

Монетку показывать не спешит, значит толку с него все равно не будет.

Я кивнул на стоящий на тумбочке у кровати графин. Сердобольный КГБшник налил морса в поилку и вложил мне в здоровую руку. Испив живительной влаги, поставил стакан на место и прикрыл глаза, провалившись в опиоидную темноту.

Пробуждение номер три было еще приятнее — то ли дозу увеличили, то ли яркое солнышко за окном помогло, но настроение было отличным. Если бы дед тоже сдох, об этом бы сообщили. И если бы его «ушли» на пенсию, тоже бы сообщили. КГБшника мне поменяли на свежего, а радио так и тарахтело бесконечным «Повторяем». А еще…

— Сережка, живой! — со счастливой улыбкой на заплаканном лице одетая в белый халат поверх серой юбки и блузки мама кинулась меня аккуратно обнимать за здоровую половину тела.

— Живой и пить хочу, — просипел я.

— Держи! — а вот и Соечка, тоже в халатике, но поверх свитера и джинсов.

— Спасибо, любимая, — поблагодарил я и попил, любуясь покрасневшими щечками.

Еще в палате присутствовали дядя Толя и Таня, последняя обняла меня после мамы и Сойки. Дядя Толя ограничился бодрым кивком и облегченной улыбкой. Хороший мужик.

— Пленум? — спросил я.

— Какой, к чертям, пленум?! — взревела мама. — Да ты на себя посмотри, какой тут пленум?!

— Надежда Николаевна, больному нужен покой, — вошел в палату Иван Андреевич в сопровождении целой пятерки врачей. — А нам нужно осмотреть Сережу, покиньте, пожалуйста, палату.

Мама закусила губки.

— Мы быстро, — терпеливо вздохнул врач.

Родные ушли, а меня начали щупать, мерить давление, светить в глаза и все прочее.

— Пленум? — не унимался я.

— Через полчаса начнется, услышишь, — успокоил меня врач, и они ушли, оставив меня в покое.

Родные вернулись довольными — никаких осложнений, чисто как в кино!

— Ой, Сережка, угораздило же тебя, — продолжила сокрушаться мама, отобрав у медсестры поднос и пичкая меня куриным бульоном. — Мы извелись все.

— Простите, — искренне покаялся я.

— Сережа не виноват! — вступилась за меня Соечка.

— Не виноват, но придушить все равно хочется, — с ласковой улыбкой кивнула мама.

— В туалет хочу, — признался я.

Сразу по обеим причинам.

— Утку? — засуетилась мама.

— Я сама! — схватилась за судно Соечка.

— Нет, я, он теперь мой брат! — присоединилась к ним Танечка.

— Медсестра! — простонал я.

Охранник с ухмылкой сходил за тетенькой в халате, которая выгнала всех из палаты, дав мне спокойно сделать дело. Обилие цветов в палате с избытком перебило вонь, но форточку она все равно приоткрыла. Вроде полегче дышать стало.

— А когда мне ходить разрешат? — спросил