платья и из того дому ушли. О чём я в Кабинет был призыван, где господин Черкасов мне объявил: ежели я оное отыщу, то без награждения оставлен не буду. По показанию того ж матроса сыскано мною сему виновных 20 человек.

— После того взял беглого рекрута, которой по приводе объявил о себе, что он в рекруты подложно был отдан бежецким помещиком Милюковым, которой мною сыскан и в Военную коллегию был представлен, где по производимому следствию оказался в отдаче других до 300 человек обвинён.

— Взял беглого суконщика в господской ливрее, которой показал, что жительство имел у гренадера Телеснина, — у коего по указанию онаго суконщика в то ж время взял в квартире, где они с оным Телесниным жительство имели у капрала Еналина, солдата Руднёва и с ними несколько их товарищей, и при них немалое число экипажу. Токмо Телеснина в квартире не получили, ибо он тогда уехал в Ярославль; однако по объявлению оный сыскан был и приведён в Сыскной приказ. И при учинённых им допросах показали: оный Телеснии обще с показанными Еналиным и Руднёвым и с ними всякого звания люди, а более из суконщиков человек до 15, разбили компанейщика Насырева, у коего взяли денег и платья; в ту же ночь были у купца Купреянова, у которого пограбили платье и несколько напитков. После оного в другое время разбили компанейщика Бабушкина, у которого взяли деньги и несколько пожитков, а по приезде в оные домы объявляли себя посланными из Тайной канцелярии якобы для взятья оных купцов в ту канцелярию.

11

А когда в Сыскной приказ вышеписаные воры и разбойники и при них поличное представляемы были и то дело начато производиться следствием, — то по приёме от меня поличного большую часть поначале подьячие промеж себя делили, а достальное оставляли истцам для прилики. И равно как во оных взятых подьячими, так и в достальных пожитках, при производимых им пытках, чтобы истцы дознаться не могли, спрашиваны; и по кончаиии следствием чего в иске не доставало, правили с тех людей, где те воры приставали или кого оне оговаривали, — а ежели платить им было нечем, то ссылали оных по доле, то есть на каторгу.

А ещё под Девичьим монастырем пополуночи в пятом часу попал встречу бегущий человек, которого я приказал поймать. И как оной пойман был, то усмотрел у него на грудях кровь, почему привёл его в свою квартиру; которой, ночью разбив окно, бросился из покою и бежал, притом сказав: «Ну уж ли-де мне здесь вовсе жить?»

А близ Ивановского монастыря вынул медных мастеров в делании воровских денег, коих представил в Сыскной приказ, которых тогда ж в немшоной бане взвесили и кто из них более потянул, узнали...

12

— И довольно за те вынутые души плачено? — осведомился дворянин, желая поверить бумажные свои выкладки на слух.

— Дулю с маком. За первые три месяца поощрили пятёркою. Долго потом спустя нарочно уже напоминал, написавши в Сыскной приказ прошение, что-де поймал недавно разбойника Якова Иванова, а тот давал денег пятнадцать рублёв, чтоб я его выпустил, но, не хотя корыстоваться, привел его в сыск и со взяткою отдал. Между тем сам забрал на пропитание по лавкам всякого харча и хлеба на двенадцать рублёв с полтиною и потому просил себе жалованья на расплату долгов да вперёд чего на пропитаньицо.

Они сосчитали улов: за два неполных года донёс я им живьём всего на круг: мошенников 109 голов, воров 37, становщиков полста, покупщиков шестьдесят, разных беглых солдат 42 человека — итого без двух душ триста штук оптом. За что мне в выдаче денег и было отказано!

Гаркнув с досады, он опять приложился ко красоуле, о которой время от времени не позабывал во всё течение повести.

— Ну и чего?

— Ну и того, что коли пить захочешь вкрутую, то похлебаешь и оцта: завсегда выход сыщется. Но, между прочим, как начал я, так и скончал по бабьей злой милости. Вот я тебе про свадьбу свою поведаю, тогда и поймёшь. Да нет, погоди, напрежь того расскажу, как я им маленько должок тот свой отдал — хотя и попозже сталось, ин по сердцу-то наперёд просится.

13

— Подобрал я лежащую на улице пьяную женщину, которая при взятье много под караул сказала за собою важное дело; а как пришла в трезвое состояние, то заявила, что она купеческая жена, зовут её Федосьей Яковлевой и знает несколько раскольников, которые собираются на богомерзкое сборище. О чём написала своеручную записку и, запечатав, отдала мне, которую я, взяв от неё, в тот же день к советнику Казаринову принёс. И как оную записку ему подал, и он, распечатав, усмотрел, что в ней было написано, то приказал взять меня под караул. Токмо я взять себя не дал, отчего мои пошевелились в его покоях так, что и в окнах стёкол мало осталось. Напоследок стал он говорить со мной посмирняе и спрашивал: кто ту записку писал? Коему я сказал: что я писать не умею, а кто писал, тот в доме у меня остался. И более оной советник не медля, взяв меня с собой, поехал к генералу Левашову; поговоря с ним, послали меня в дом. В то же время ночью прислали ко мне полковника Ушакова, Тайной канцелярии секретаря и двух офицеров со 120 человек команды, которые у ворот моих стали стучаться, а у меня —

на одной неделе

четверга четыре,

а деревенский месяц —

с неделей десять!

Отчего пришед в ужас, принуждён был свою команду потревожить, которой при мне было 45 человек солдат и при них сержант, да чёрного народу хорошего сукна 30. И как ворота отпер, то полковник и секретарь взошли ко мне; секретарь, взяв ту женщину в особливую каморку, подул ей на ухо...

Посадя с собой в «берлин», поехали на Покровку, взяли купца Григорья Сапожникова и отослали в Стукалов монастырь; где, поговоря с ним против шерсти, в ту же ночь по показанию той бабы домах в двадцати поставлены были караулы. А на другой день взяли в Таганке купца Якова Фролова и сына его малолетнего, которого я забрал к себе в дом, а прочих отправили в тот же монастырь. И я спрашивал оного Фролова сына: где живёт Андреюшка и с кем он говорит? Ибо он сказывался