Миллер кивнул и вынул ключи от машины. Леон передал их одному из мужчин, тот сразу же ушел.

– Утром мы отвезем вас в Байройт к нашему офицеру СС. Его зовут Альфред Остер. У него вы и поселитесь. Я с ним договорюсь. А пока извините, мне надо идти. Искать человека, в которого вы перевоплотитесь.

Он встал и вышел. Вскоре вернулся Мотти, неся поднос с ужином и несколько одеял. Он оставил Миллера в компании холодного цыпленка, картофельного салата и растущих сомнений.

На севере от Мюнхена в Главном госпитале Бремена дежурный ранним утром обходил вверенных ему больных. Кровать в дальнем конце палаты была отгорожена высокой ширмой. Дежурный, пожилой мужчина по фамилии Гартштейн, заглянул поверх ширмы. За ней на кровати неподвижно лежал человек. Дежурный зашел за ширму и взял больного за запястье. Пульса не было. Он взглянул на обезображенное лицо ракового больного, вспомнил слова, которые тот бормотал в бреду, и приподнял его левую руку. Под мышкой был вытатуирован номер с группой крови – явный признак того, что пациент служил когда-то в СС. Эсэсовцев татуировали, так как они считались ценнее обычных солдат и при ранениях первыми получали нужную плазму.

Гартштейн закрыл лицо умершего простыней и заглянул в ящик его тумбочки. Вынул оттуда водительские права – их положили в тумбочку вместе со всем, что обнаружили у больного, когда его привезли в госпиталь после приступа, случившегося прямо на улице.

Права были выписаны на имя Рольфа Гюнтера Кольба, родившегося восемнадцатого июня 1925 года. Дежурный сунул их в карман халата и пошел докладывать врачу о смерти пациента.

Под внимательным взглядом Мотти Миллер написал письмо матери и Зиги. Закончил к полудню. Багаж из отеля уже доставили, по счету заплатили, и в начале третьего Петер и Мотти выехали в Байройт. Машину вел все тот же шофер.

По журналистской привычке Петер бросил взгляд на номер голубого «опеля», сменившего вчерашний «мерседес». Мотти заметил это и улыбнулся.

– Не беспокойтесь, – сказал он. – Эту машину мы взяли напрокат на вымышленное имя.

– Что ж, приятно находиться в окружении профессионалов, – сознался Миллер.

Когда он забрался в «опель», глаза ему вновь завязали и заставили лечь на пол. Повязку Мотти снял только тогда, когда машина выехала из Мюнхена на автобан Е6, ведущий в Нюрнберг и Байройт.

Оглядевшись, Миллер понял, что ночью вновь шел сильный снег. Поросшие лесами холмы на границе Баварии и Франконии укрылись белоснежной пеленой, сбросившие листву березы вдоль дороги надели молочно-белые шапки. Шофер вел машину медленно и осторожно, «дворники» едва успевали смахивать со стекла снежные хлопья и слякоть, вылетавшую из-под колес грузовиков. Миллер и остальные позавтракали в придорожном кабачке Ингольштадте и обогнув Нюрнберг с запада, через час въехали в Байройт.

Лежащий посреди красивейшей части ФРГ, прозванной Баварской Швейцарией, маленький городок Байройт может похвастаться только одним – ежегодным фестивалем музыки Вагнера. В прежние времена жители с гордостью принимали у себя нацистскую верхушку, исправно приезжавшую на фестиваль вместе с Гитлером, большим любителем Вагнера, почти в полном составе.

Но сейчас, в январе, город мирно спал под снегом, отдыхая после новогодних празднеств. Коттедж Альфреда Остера стоял в тихом переулке на окраине города. Перед домом не было ни одной машины.

Бывший офицер СС уже ждал гостей. Это был высокий грубовато-добродушный мужчина с голубыми глазами и рыжими пушистыми волосами на макушке. Несмотря на зиму, его лицо покрывал загар, каким обладают люди, проводящие много времени в горах на солнце и чистом воздухе.

Мотти представил Миллера и передал ему письмо от Леона. Баварец прочел его и кивнул, бросив на Миллера проницательный взгляд.

– Что ж, попытка не пытка, – сказал он. – Сколько я могу с ним работать?

– Еще не известно, – ответил Мотти. – Очевидно, до тех пор, пока вы его не подготовите. К тому же нам нужно найти ему новое имя. В общем, мы дадим вам знать.

Вскоре Мотти ушел. Остер провел Миллера в гостиную и, прежде чем включить свет, задернул шторы.

– Итак, вы хотите перевоплотиться в бывшего эсэсовца? – спросил он, не оборачиваясь.

Миллер ответил утвердительно. Остер повернулся к нему лицом.

– Тогда начнем с главного. Не знаю, где вы получали военную специальность, но думаю, что это было в разболтанной слюнявой конторе для сосунков, именующей себя бундесвером. Так зарубите себе на носу: подразделение бундесвера продержалось бы против отборной американской, английской или советской части не больше десяти секунд. А служивший в войсках СС мог в одиночку расправиться с пятью солдатами любой союзной армии. Это во-первых. А во-вторых, эсэсовцы были самыми выносливыми, наилучшим образом обученными, дисциплинированными, сметливыми солдатами всех времен и народов. Этого у них не отнять. Так что тебе, Миллер, придется многому научиться. Пока живешь у меня, порядок будет такой: когда я вхожу в комнату, ты должен вскакивать по стойке «смирно». Именно вскакивать. Когда я прохожу мимо, ты обязан щелкать каблуками и оставаться вытянутым в струнку, пока я не отойду на пять шагов. В ответ на мои приказания ты должен говорить: «Яволь, герр гауптштурмфюрер», – а если я позову тебя, ты должен явиться и сказать: «Цю бефель, герр гауптштурмфюрер». Понятно?

Миллер изумленно кивнул.

– Пятки вместе! – заорал вдруг Остер. – Чтоб щелкнули каблуки! – И добавил смягчившись: – У нас мало времени, так что начнем немедленно. До ужина нужно пройти названия чинов, соответствующие им обращения и знаки отличия всех чинов в СС. Потом мы разберемся в видах военной формы и чинах СС, разнице в знаках их отличия, я расскажу, когда надевалась парадная форма, полная, маршевая или полевая. Потом преподам полный курс политико-идеологической подготовки, который ты якобы прошел в учебной части СС в Дахау. Затем ты выучишь походные, застольные и разные войсковые песни. Я расскажу тебе все до момента окончания учебы. Потом Леон должен сообщить, где ты якобы служил, кто тобой командовал, что с тобой произошло после войны, чем ты в последнее время занимался. Но и первая часть курса займет у нас не меньше двух-трех недель. Отнесись ко всему очень серьезно. Если ты попадешь в «Одессу», узнаешь имена ее главарей и чем-нибудь себя выдашь, то быстренько окажешься в могиле. Поверь, я не слюнтяй, но боюсь «Одессу» до сих пор. Поэтому я и взял себе новое имя.

Впервые с начала охоты на Рошманна Петер засомневался, стоит ли игра свеч.

Маккензен прибыл в контору к Вервольфу ровно в десять. Когда дверь кабинета плотно закрылась за ним, Вервольф усадил его на гостевой стул и закурил сигару.

– Дело вот в чем. Некий журналист хочет узнать, где и под чьим именем живет один из наших товарищей, – начал он.

Убийца понимающе кивнул. Ему приходилось выслушивать нечто подобное уже не раз.