К завтрашнему дню альгвазилы возьмут мой след.

Аййя!.. Вот ведь странность: я сегодня орудовал луком и стрелами не как испанец, но как заправский воин-ацтек. Много раз по ночам я проваливался в глубокий сон, во время которого сражался с испанцами и убивал их. Сегодня мой ночной кошмар осуществился наяву. Да что же такое со мной происходит?

Поскольку ответа на этот вопрос все равно не было, я натянул на себя, чтобы согреться, монашескую рясу и вскоре заснул, с мыслью о том, в каком направлении мне лучше двинуться поутру. Походило на то, что ни одно из них не сулило мне ничего хорошего.

Я внезапно проснулся, потому что Ураган громко заржал. Эхом ему отозвалось ржание другого коня, потом оно повторилось. Я вскочил на ноги, но успел сделать лишь несколько шагов по направлению к тому месту, где был привязан Ураган, и тут на поляну выехала группа всадников. Оказавшись в окружении шести бьющих копытами коней, я вопросительно уставился на всадника-испанца, который, похоже, был удивлен не меньше меня самого. Он воскликнул:

– Слава богу, мы нашли вас!

Этого испанца, молодого человека, на вид чуть старше меня, сопровождали пятеро vaqueros. Естественно, в первую очередь я подумал, что весть о моих преступлениях уже облетела окрестности и за мной охотятся местные землевладельцы.

– Нам очень нужна ваша помощь, падре.

Падре? Ах да, на мне же монашеская ряса.

– Э, сеньор... – Я не знал, что сказать.

– Прошу прощения. Я понимаю, брат Хуан, что у вас есть свои дела. Но всем известно, какой вы искусный лекарь. Прошу вас, поедемте ко мне в casa.

– К вам домой? – растерянно переспросил я.

Интересно, во что я влип на сей раз? Оставалось надеяться, что мне не придется лечить его супругу. Мои познания в женской анатомии ограничивались соблазнительными частями тела, вроде пышных грудей, не говоря уж еще кое о чем, значительно более интимном.

По пути испанец рассказал мне, что его зовут Руперто Хуарес. Он был сыном владельца большой гасиенды. Его отец, Бернардо, сильно страдал от загноившейся раны на ноге и уже считал себя обреченным, когда прошел слух о прибытии в Долорес «брата Хуана, искусного лекаря и знаменитого чудотворца». Два дня назад Руперто явился в городок, где кто-то сказал ему, что я отправился на охоту в самую глухомань. Вместе со своими людьми молодой испанец отправился меня искать (очевидно, они ничего не слышали о вчерашнем происшествии) и уже совсем было оставил надежду, решив вернуться к себе на гасиенду, когда совершенно случайно наткнулся на меня.

Да уж, похоже, в очередной раз сеньора Фортуна решила подразнить меня, проведя в волоске от дыбы, раскаленных докрасна клещей и пылающего костра. Это надо же было такому случиться, что я устроился на ночь рядом с тропой, которая вела на гасиенду Хуареса, и они разбили лагерь неподалеку. Ржание Урагана – который, несомненно, почуял запах кобыл – привлекло этих людей ко мне. Ну и шуточки у госпожи Фортуны! Хорошо хоть эта коварная шлюха не сообщила Руперто, что меня разыскивают как преступника.

– У вас превосходный конь, сеньор, тем более для монаха, – заметил Руперто, когда мы ехали бок о бок. – Я никогда не видел столь прекрасного жеребца.

– Это подарок от одного маркиза, чью драгоценную жизнь я спас, – соврал я.

– Если вы спасете жизнь моего отца, то и наша благодарность будет не менее щедрой. Он ни в коем случае не должен столь безвременно умереть, ибо у него есть дела, которые он обязательно должен уладить. Сейчас я вам все объясню. Гасиенда, естественно, должна была отойти ко мне как к старшему сыну. Но после смерти матери отец женился вторично – на женщине всего несколькими годами старше меня, истинном исчадье ада. Молодая мачеха люто ненавидит меня и, чтобы лишить наследства, оклеветала, пожаловавшись отцу, будто бы я пытался затащить ее в постель. – Руперто перекрестился. – ¡Dios mío! Это не человек, а сущий дьявол в женском обличье. Поверив ее наветам, отец переписал завещание, и теперь гасиенда должна достаться моему сводному брату, совсем еще младенцу. – Тут молодой кабальеро бросил на меня суровый взгляд и заключил: – Отец должен жить, чтобы узнать правду и изменить свое завещание, снова сделав меня наследником. Если же он сейчас умрет...

Я почувствовал, как вокруг моей шеи затягивается петля. Было очевидно, что этим молодым человеком движет отнюдь не сыновья любовь, а страх лишиться наследства. Ох, боюсь, что если я не преуспею в лечении, этот Руперто запросто отправит меня в ад вместе со своим отцом.

– Я надеюсь, что мы не опоздаем, – продолжал меж тем мой собеседник. – Я велел своей жене наблюдать за отцом и следить за тем, чтобы мачеха не ускорила его смерть. Если батюшка вдруг скончается до моего возвращения, я буду знать, что его убили. Представляю, что начнется тогда: ведь половина наших vaqueros поддерживают меня, а другая половина – на стороне моей мачехи.

Только этого еще не хватало: оказаться вовлеченным в совершенно чуждую мне семейную войну.

* * *

В доме меня встретили мачеха Руперто, его жена и vaqueros: причем все смотрели на меня с одинаковой неприязнью, хотя и преследовали различные цели. При таком раскладе всем тут явно не угодишь: как ни обернется дело, кто-нибудь да останется недоволен.

– Как дела у больного? – спросил я жену Бернардо, стараясь выглядеть бодро и уверенно, но втайне надеясь, что бедняга уже умер.

Она посмотрела на меня враждебно, однако мне хватило одного взгляда, чтобы понять, почему старый землевладелец увлекся этой особой с расчетливыми, но такими чертовски соблазнительными глазами прирожденной puta. Ее взгляд откровенно говорил, что она не прочь стать моей... за соответствующую цену. И отказаться от такого соблазна было непросто.

– Мой муж спит. Он отойдет в мир иной очень скоро... если только Господь не сотворит чудо.

Настоящее чудо будет, если мне удастся не угодить в этой семейке под перекрестный огонь.

Я пробормотал что-то невнятное на латыни, торжественно поднял взор к небесам и сотворил крестное знамение.

– Падре Хуан спасет его, – сказал Руперто.

Я не стал напоминать ему, что я не священник – ведь убить священника еще больший грех, чем простого лекаря, верно?

– Никто, кроме падре, не войдет в комнату моего мужа, – заявила юная красотка. – Идемте со мной.

Я последовал за хозяйкой дома, ощущая экзотический аромат ее духов. На ней было шелковое платье, подчеркивавшее фигуру куда в большей степени, чем это считалось приличным. Глядя на чувственное покачивание ее ягодиц, я поймал себя на том, что чары этой соблазнительной ведьмы уже начинают на меня действовать.

Ну не глупо ли это: чувствовать, как встает и твердеет pene, когда на шею, можно сказать, накинута петля. Идя за нею, я перекрестился, отгоняя наваждение: петля вот-вот затянется, а я думаю не головой, а своим garrancha.