«Тебе придется лишь устроиться в дом, который внесен в черный список», – заявили ей.

«Что это за черный список?»

«Ну, у нас есть список семей, которые находятся под подозрением. Мы посылаем кого-нибудь в их дома, чтобы они нам докладывали, что там происходит», – пояснила женщина.

Притворившись, что предложение ее заинтересовало, кормилица попросила показать ей список. В нем оказалось имя сестры ее собственной хозяйки.

«О, – сказала она, – я думаю, что смогу устроиться на работу в этот дом».

«У нас там уже есть женщина. Она поступила туда на прошлой неделе».

Кормилица рассказала своей хозяйке об этом разговоре, и та в сильном волнении бросилась предупредить сестру и обнаружила, что все сказанное и в самом деле правда: неделей раньше та наняла новую горничную. Подстроив девушке несколько мелких ловушек, хозяева обнаружили, что их служанка шпионила за ними и просматривала все письма, которые они отправляли. Но поскольку работала она хорошо, а любая другая, кого бы они ни наняли, тоже могла оказаться oyente, девушку оставили в доме.

Молодой хозяйке парфюмерного магазинчика в одном из пригородов не так повезло. Она слишком громко шепталась с одним из своих покупателей, с презрением произнося имя Эвы. От прилавка напротив поднялась головка, украшенная волной перманента.

«Я доложу об этом!» – вскричала леди с красиво уложенной прической. На следующей неделе магазинчик был закрыт.

В 1949 году вышел закон, по которому любое недостаточно уважительное высказывание о президенте или правительстве наказывалось тюремным заключением, независимо от того, содержало ли оно правду или ложь. Перонистам не удавалось подавить не стихающую критику режима. В законе использовалось слово desacato, которое лучше всего перевести как «непочтительность», и таким образом закон можно было применить практически к любому упоминанию режима, которое его не превозносило; в самом деле, даже молчание порой интерпретировалось как desacato – одного из скромных правительственных служащих, присягавшего новой конституции, обвинили в «недостатке энтузиазма». Этот закон распространялся не только на непочтительные высказывания в отношении Перона и его жены и на прочее, что наказывалось тремя годами тюрьмы, с невиданной широтой он подминал под себя и неодобрительные высказывания против другой великой тирании в истории Аргентины – кровавой тирании Мануэля Росаса, которую Перон всячески стремился обелить. В 1951 году двух юристов упрятали за решетку за то, что они без должного уважения говорили об этом человеке, которого большинство историков Южной Америки рисуют как самого жестокого тирана со времен Нерона и который в любом случае к этому времени был уже сотню лет как мертв!

Закон о desacato применялся с напыщенностью, которая часто провоцировала самые смехотворные ситуации, но его жертвам оказывалось не до смеха. В 1950 году проходили чествования освободителя Аргентины, генерала Сан-Мартина; в одну неделю пятьдесят аргентинских газет, не поместивших в своих передовицах соответствующих панегириков, простились со своими читателями. В тот год каждое учреждение считало своим долгом установить у себя бюст Сан-Мартина, точно так же как портреты Эвы и Перона, которые были обязательны везде, кроме частных домов. В пригороде Буэнос-Айреса располагался частный английский пансион для мальчиков, который вот уже пятьдесят лет соблюдал неукоснительно традиции английского образования на радость тем англо-аргентинцам, которые не могли себе позволить отправить своих отпрысков на учебу «домой». Поскольку бюст, положенный каждой школе, не был готов вовремя, на ее территории временно установили гипсовый бюст Сан-Мартина. В один из вечеров один из учеников, который еще слишком недавно прибыл из Англии для того, чтобы испытывать к гипсовой скульптуре должное уважение, возвращаясь из города с веселой вечеринки и увидев, что бюст мокнет под дождем, прихватил его с собой, чтобы отнести в укрытие, – во всяком случае, так он потом утверждал. К сожалению, на пороге своей комнаты он споткнулся и уронил бюст, который разбился на сотню кусков. Тогда он, вероятно, осознал, как непомерно велико его прегрешение, потому что тут же отправился к воспитателю и признался в содеянном. Школьное руководство ни секунды не сомневалось в серьезности его проступка, поскольку мальчика тут же переправили на корабль, который на следующий день отбыл в Англию. Об этом вопиющем примере desacato немедленно стало известно полиции; разумеется, такое подозрительное учреждение, как английская частная школа, не могло обходиться без изрядного числа oyentes, которые тут же докладывали о любых непорядках. Школу тут же «взяли под надзор», другими словами, руководство ею узурпировали правительственные чиновники – вокруг расставили охрану, и посол Аргентины в Лондоне потребовал выдачи преступника. Вопрос обсуждался в палате общин, которая отказалась преследовать мальчишку. Тогда в Аргентине сочли, что лучше уладить проблему с помощью покаянной церемонии. Возможно, «инспектору» просто надоело иметь у себя на шее три сотни мальчишек. На церемонии присутствовали министры, конные гренадеры в полном обмундировании, делегации Генеральной конфедерации трудящихся и Национального института Сан-Мартина и военные самолеты. Можно себе представить, как радовались школьники. Перон говорил о случившемся с негодованием, как о «беспричинном и грязном поступке врага, втершегося нам в доверие, который думал лишь о том, чтобы сбежать, как трусы бегут после совершенного ими преступления!».

С того самого дня, как Эва заняла свой кабинет в Секретариате почт и телеграфа, график ее жизни стал столь плотным, что и женщина более крепкая физически и психически с трудом могла бы такое выдержать; когда Перон стал президентом и она переехала в здание Секретариата труда и социального обеспечения, количество дел стало возрастать в геометрической прогрессии, и это неизбежно должно было привести к срыву. Через Хосе Мария Фрейре, профсоюзного секретаря, и Хосе Эспехо, секретаря Генеральной конфедерации трудящихся, – оба были просто марионетками в ее руках – она держала под контролем всю деятельность профсоюзов; от Эктора Кампоры и прочих своих лакеев она ежедневно получала информацию о работе палаты депутатов и могла вмешиваться в ее дела. С помощью Мерканте, Додеро, Алое и прочих она руководила пропагандистскими кампаниями, для которых использовались все радиостанции и практически все газеты страны; раз в неделю она лично выступала по радио, у нее была ежедневная колонка в «Демокрасиа», она практически каждый день произносила речи и читала «лекции» в перонистской школе. Вместе с Марандой, Марголио, Додеро и другими она участвовала в финансовых манипуляциях этого гигантского картеля; она организовала Перонистскую женскую партию и развернула борьбу за предоставление женщинам избирательного права; она плела интриги, чтобы отстранить от дел тех, кто, подобно Брамулье, сдерживал рост ее влияния; она принимала всех иностранных дипломатов, которые прибывали в ее страну, и настойчиво пыталась направлять их работу и плюс ко всему она руководила колоссальной частной благотворительной организацией, самой большой в мире, – Фондом Эвы Перон.