– Не сможем, – ответил полный мужик, ехидно усмехаясь. Военная форма трещала на его необъятном пузе.

Его худощавый напарник нервно распорядился:

– Что мы тут стоим и разговоры разговариваем? Собирай бритву-щетку и поехали.

И тут Андрей по их полному отсутствию заинтересованности понял: да им же заплатили именно за то, чтобы они его забрали в армию! Сашка на это и рассчитывала. Денежки хапнуть – а его сплавить подальше.

Правильно ребята говорили: все бабы – суки. Он думал, его Сашка – особенная. И облажался, как последний кретин!

И чего же Сашке не хватало? Не нравилось жить с ним – так ушла бы. Зачем такую подставу делать?..

Понурившись, Андрей отправился собирать вещи.

«Ничего, Леха меня вытащит, – думал он, трясясь в «уазике», направлявшемся в призывной пункт. – Леха – компаньон надежный, найдет деньги, добазарится».

Правда, потом выяснилось: компаньон уже давно был Сашкиным любовником. Они эту схему вместе и придумали, и провернули. Леха умудрился даже лихо переоформить документы, и получалось, что Андрей собственником своей же фирмы больше не является.

Вся эта засада случилась с Андреем Шульгиным в конце ноября 1994 года.

Мысли о побеге в голову ему не приходили. Прятаться, скрываться – все это очень утомительно. Надо придумать какой-то другой вариант. Андрей обязательно его придумает – он же все-таки умный.

Но 31 декабря, еще не умея толком стрелять, не имея никакого опыта использования средств военной радиосвязи и управления армейской техникой, Андрей оказался в числе тех новобранцев, которых перебрасывали в Чечню для штурма Грозного. Он, не державший в руках ничего, кроме отвертки и паяльника!..

По дороге туда Андрей узнал для себя, никогда не читавшего газет и не смотревшего новости, очень много нового. Узнал о том, что Чечня давно вышла из состава России. О том, что там творится полный бардак: все русское население, исконно жившее на тех землях, вырезали подчистую. О том, что министр обороны Павел Грачев распорядился оставить в Чечне массу оружия и бронетехники – якобы в связи с тем, что вывозить ее слишком опасно.

Отправлять на штурм новобранцев почему-то опасным не считалось…

Накануне в Грозный для обеспечения блокировки города были направлены бойцы спецподразделений. Но выполнить эту задачу у них не получилось: боевики, вступившие в бой с южной стороны Грозного, обладали численным превосходством и разбили наших ребят подчистую.

Перед началом операции Андрею было так страшно, как никогда в жизни. Его тошнило, кружилась голова, и смерть уже, казалось, сжимала на горле ледяные пальцы.

Если бы он мог тогда отключить свой аналитический ум, просто вырубить его на фиг!

Но прекратить ловить обрывки разговоров командования и делать на основании этого выводы не получалось.

– У нас нет карт Грозного.

– Наши радиочастоты ловят боевики.

– Численность бойцов для штурма недостаточна.

– Патронов слишком мало. Даже автоматами обеспечены не все.

– Приказ не занимать гражданские объекты и дома нас уничтожит. Если там засядут боевики – мы что, не имеем права их оттуда выбить? Они пусть поливают нас свинцом – а мы смотри на это?..

Все было ясно изначально. Подготовка никакая, большие потери среди личного состава неизбежны.

Особенно доконал Андрея инструктаж в танке.

Все члены экипажа ранее друг друга не знали. Двое ребят служили во флоте и с мачтами и парусами разбирались лучше, чем с орудиями.

Когда педантичный Андрей попросил ему показать, как ставить новый боекомплект взамен израсходованного, командир махнул рукой:

– Дай бог, чтобы вы успели расстрелять заряженный до того, как танк подобьют…

Механик-водитель танка побледнел:

– У меня наезд меньше десяти часов. Я не смогу вывести машину из-под огня. Замените меня.

– Ты думаешь, у кого-то тут наезд больше? – Командир криво усмехнулся.

Зачем все эти генералы и полковники выполняют такие дурацкие приказы? Почему они ведут неопытных пацанов на смерть? Да неужели командирские бабки или какие там у них есть бытовые привилегии стоят человеческой жизни?

Вопросы, вертевшиеся у него в голове, Андрей озвучивать не стал. Не та ситуация. Все происходящее казалось ему дурным сном. Очень хотелось проснуться – но кошмарный сон продолжался, колонна двигалась в сторону столицы Чечни.

Похоже, недавно в Грозном работала авиация – вокруг было много разрушенных домов, и на улицах ни души.

«Все обойдется, – думал Андрей, прикидывая, что их экипаж уже практически выполнил поставленную задачу – прибыл к видневшемуся впереди зданию железнодорожного вокзала. – Боевиков нет, они покинули город, и…»

И начался ад.

Отовсюду ливнем захлестал свинец, загромыхали взрывы, ребята пытались стрелять – но сверху полыхнул огонь, и мысли закончились. Просто стало понятно, что надо прорваться туда, вверх, прямо через разгорающееся пламя. И, возможно, получить пулю. Но если не прорваться, то еще немного – и сгоришь в танке заживо. И Андрей, схватив оглушенного взрывной волной матросика, бросился к люку.

Он хотел спасти парня, а подставил его прямо под пули.

Наверное, где-то работал снайпер. Голова парнишки треснула как арбуз, забрызгав лицо Андрея кровавой кашей. Зарычав каким-то звериным нутряным рыком, Шульгин метнулся за горящий танк.

Но, казалось, снайперы лупят отовсюду, они везде, и пули взбивают струйки песка, и никуда спрятаться от них невозможно. А потом мир сначала взорвался, а затем погас…

От неминуемой смерти Андрея спасла русская женщина. Просто увидела через окно, как он шевелится, не побоялась выбраться наружу и затащила его ночью в дом – иначе боевики, добивавшие на следующее утро русских раненых, быстро бы пустили ему пулю в лоб.

Потом дом заняли русские солдаты. У них очень кстати оказался морфий – Андрея ранило в ногу, и от боли он стонал не переставая. Инъекции на пару часов превращали мир в чудесную звенящую сказку, и небо казалось волшебно-голубым, и хотелось на него смотреть до бесконечности, а никакого страха не было и в помине. Через пару дней замолотила российская же артиллерия – и погибла та самая женщина, и ребята-бойцы.

Андрей жалел, что имени своей спасительницы он так и не узнал…

Измученный жаждой, Шульгин собрал все силы и выполз на улицу.

Страха у него больше не было. Собственная судьба волновала мало. Просто очень сильно хотелось пить…