В 1761 году Казанова, вернувшись в Париж, наносит визит г-же Ванлоо, которая просит его остаться на ужин. Но узнав, что среди приглашенных будет г-жа Блондель, он, выполняя просьбу Манон, предпочитает уйти и избежать этой встречи, за что Манон на следующий же день передаст ему благодарность. По случаю мы узнаем кое-что об этой странной паре: муж жил в Лувре, тогда как Манон – в другом доме, на улице Пти-Шан. Однако это очень хорошая семья, уверяет г-жа Ванлоо, подтверждая, что муж каждый вечер ходит ужинать к жене. «Блондель хочет, чтобы его жена ни в чем себе не отказывала. Он говорит, что это поддерживает любовь и что, никогда не имев любовницы, достойной быть его женой, он рад, что нашел жену, достойную быть его любовницей» (II, 706). Вот, наверное, замечательная острота, которая рассмешит читателя! Тем не менее в 1761 году Блондели оба жили на улице Лагарпа. И только в 1767 году Блондель получил позволение поселиться на первом этаже Лувра, с выходом во двор, где он также будет жить вместе с женой. Казанова что-то позабыл или перепутал? Скорее всего, это низкая месть, высмеивание пары, которая никогда не будет таковой. Разве не сказал он г-же Ванлоо, что если архитектору досталась новехонькая жена, то не по его вине: этим он обязан Манон Балетти? Такое впечатление, что Джакомо разочарован и почти обижен, что не стал первым мужчиной этой девушки.

Можно заподозрить, что столь платоническая страсть, отнюдь не удовлетворяющая законные и пламенные чаяния его вечно ненасытного тела, подталкивала Казанову не пренебрегать продажными красотками и содержанками из парижских театров. Более того, он регулярно влюблялся в очередную красавицу – разумеется, еще более привлекательную и соблазнительную, чем предыдущая. Необходимо подчеркнуть, что в приключениях Джакомо Казановы присутствует зачастую водевильная сторона. На сей раз он безумно влюблен в некую мисс Х.С.V. двадцати лет от роду, которая не кто иная, как Джустиниана Винн, дочь венецианки и англичанина. Он уже встречал ее в первое пребывание в Париже, когда ей было всего двенадцать, потом в Падуе и в Венеции, где безрезультатно за ней ухаживал. Разумеется, это не причина, чтобы отступать, и Джакомо в очередной раз пытается ее соблазнить. К несчастью, она беременна: отчаявшись, она не видит иного исхода, кроме как наложить на себя руки, если не сможет избавиться от ребенка. Джакомо делает все возможное, чтобы найти вместе с бабками-знахарками решение проблемы, уверенный в том, что его услуги подлежат оплате, иначе говоря, что ему следует воздать самой интимной благорасположенностью. Но Джустиниана и слышать об этом не хочет и упорно противится. Ничего не поделаешь! Она не сдается. В довершение несчастья, снадобья не возымели никакого действия. Вскоре она уже не сможет скрывать своей постыдной беременности от родных. И тогда Казанова, готовый на любые ухищрения, лишь бы добиться своей цели, сообщает ей, что открыл совершенно безотказное средство, чтобы мгновенно избавиться от плода. В данном случае речь идет об Арофе (сокращение от «аромат философов») – средстве, которое упоминается у Парацельса и Борхава: это мазь, в состав которой входят порошок шафрана, мирра и т. д., на медовой основе.

«Женщина, стремящаяся опростать свою матку, должна обмазать этим снадобьем край цилиндра подходящего размера, ввести его в вагину, касаясь округлой плоти, которая есть ее самое возвышенное место. Цилиндр должен одновременно тереться о стенки канала, соприкасающегося с запертой дверью домика, где находится маленький враг, которого хотят выманить. Если повторять это трижды-четырежды в день в течение шести-семи дней подряд, дверка поддастся и наконец откроется, и зародыш выпадет наружу» (II, 161). Казанова первый прекрасно сознавал полную нелепость столь дурацкого рецепта, но проблема не в этом. Доводя мистификацию до конца, чтобы удовлетворить свои все более обостренные желания, он без смеха объяснил внимательно слушавшей мисс, что для того чтобы Ароф подействовал, он должен быть «смешан со спермой, ни на миг не теряющей своего естественного тепла». Всем понятно, что щедрый и услужливый Казанова тотчас самоотверженно предлагает предоставить пациентке свежую драгоценную жидкость. Обман, одновременно смешной и отвратительный, поскольку он цинично построен на чужой беде.

Можно только гадать, почему Казанова, обожающий роскошь и комфорт, согласился на подобные условия, чтобы проникнуть внутрь своей желанной мисс. Им приходилось заниматься любовью, прячась на мерзком чердаке, где хозяйка дома три дня хранила дичь. Какая разница! Казанова нашел место для матраса, подушки и одеял, так что они занимались любовью среди пуха и перьев в кладовой, вооружившись свечой и огнивом, необходимыми для того, чтобы он мог должным образом разместить Ароф на стратегическом объекте. Она раздевалась, ложилась на спину и разводила ноги, согнув их в коленях, а Казанова тем временем покрывал извергательным средством головку своего члена, в данном случае служившего вводящим цилиндром и источником семенного вещества-основы. Совершенно смешная и гротесковая ситуация, во время которой он должен был сохранять серьезность, как хирург, готовящийся к операции. Смешно и немного жалко. Даже в наихудших условиях, даже под псевдомедицинским предлогом, даже без намека на любовь, страсть, единение чувств – секс, лишенный всяких оправданий, кроме себя самого, имеет для него ценность сам по себе. Решившись воспользоваться ситуацией до конца, Казанова советует повторно применить зелье, что лишь усилит его действие. Новое введение. Хотя лечение продолжалось несколько ночей, Ароф, разумеется, не подействовал. Трезвомыслящая Джустиниана, не сожалевшая о лечении, извлекла вывод: «Она сказала мне при последнем расставании, что все проделанное нами скорее породило бы в ее органе дополнительный зародыш, нежели заставило исторгнуть заложенный в нем плод. Нельзя было рассуждать более здраво» (II, 170). Всем известно, что оплодотворение двух яйцеклеток, во время двух последовательных овуляций, так и не было научно доказано. Тем не менее это был уникальный случай проверить вероятность данного явления. С надеждами на аборт было покончено. Джустиниане оставалось только тайно разродиться в монастыре.

Чуть позже Казанова влюбился в очень хорошенькую торговку шелковыми чулками, которая вышла замуж в следующее же воскресенье. Немного времени спустя она сообщила ему о своей беде: мало того, что молодожены по уши в долгах, но к тому же ее муж, слабого здоровья, оказался совершенно не способен исполнять свой супружеский долг. «Он не умер, но не подает признаков жизни», – жестоко уточнила она. Вся проблема Казановы и очаровательной Баре, желавших друг друга, заключалась в том, что она не могла «располагать плодом, принадлежащим Гименею, пока Гименей хотя бы раз его не вкусил» (II, 205). Пока они должны удовольствоваться самыми восхитительными безумствами, оберегая ее девственность. При следующей встрече, тогда как Казанова надеялся, что брак наконец свершился, чтобы он мог свободно насладиться своей возлюбленной, та оказалась по-прежнему девственной, хотя муж провел с ней всю ночь. Какой тяжелый удар! Она его успокаивает. На сей раз дело обстоит совершенно иначе, поскольку муж полагает, что сделал то, чего не сделал. Если он все поймет, то наверняка страшно расстроится, так что два голубка приходят к по меньшей мере неожиданному и игривому решению: Казанова должен лишить ее девственности, чтобы муж мог быть уверен, будто сам достиг своей цели. Короче, они занимаются любовью, чтобы оказать ему услугу! Дабы увериться в своей мужской силе, муж должен стать рогоносцем.