— Зима! — обрадовалась Нюра. Она выскочила во двор, схватила горсть снега, бросила им в Степу. — Вот тебе!

Через час, когда они, распрощавшись с Олей, шли домой, Степа говорил:

— Эге, на снегу нас теперь здорово видно.

Но скрыться было некуда. И долго еще маячили три темных фигуры по забеленной снегом станичной улице.

XXXIV

Снег пролежал недолго. К утру подул южный ветер, и вскоре белые чистые улицы вновь превратились в темное вязкое месиво.

Выбирая места посуше, Федя Тарапака шел домой из гимназии. Сегодня у него опять была стычка с Мишкой Садыло. Всю перемену Мишка донимал его, доказывая, что он плохой казак, Не умеет сидеть в седле, что заставь его драться с красными, он на коне никого не догонит, а из винтовки не попадет в человека. Федя понимал, что Мишка нарочно хочет раздразнить его, и поэтому старался быть поспокойней, но, когда вмешались одноклассники и кто-то, поддерживая Мишку, сказал, что Федя сидит на коне, «як трясогузка на веточке», он не вытерпел и загорячился. Слово за слово, и началась перепалка.

— А ты тоже... казак! — усмехнулся Федя, — да тебя и на коня-то не иначе, как мамка сажает.

Тогда Мишка стал донимать его иначе. Он знал его больное место и сказал:

— Кто б говорил, а ты бы молчал. Ты и коня-то хорошего никогда не видал. Вот у моего батьки кони, так кони. Сколько у нас казаков перебывало, все завидуют. За нашего гнедого, знаешь, сколько грошей дают?

— Да я мою Ласточку за твоих трех гнедых не сменяю. Что ты понимаешь? На скачках кто ее обогнал? Никто. Отец сказал—пусть землю, пусть хату, пусть всю скотину заберут, а Ласточку он никому не отдаст.

— Отдаст, заставят, — подливал Мишка масла в огонь. Он знал, что одного коня у фединого отца уже забрали, что Федя три дня ходил сам не свой. — Что ж, ты для нашей кавалерии и коня пожалеешь? Может, для красных его выхаживаешь?

— Иди ты к чорту! — обозлился Федя. — А ты много ког й отдал? У твоего батьки, небось, ничего не тронут. Знаю я, і о-чему у вас не трогают...

Возвращался домой он разгоряченный спором.

Навстречу показалась конница. Казаки ехали вдоль улицы по четыре в ряд. У темной огромной лужи они разделились по двое и пустили коней под плетнями и заборами. Кони шли шагом, месили грязь.

Добравшись до своей калитки, Федя остановился. Ему было интересно посмотреть на казаков. Вскоре мимо проехал офицер — чернобородый, забрызганный грязью, осунувшийся и угрюмый. Казаки с белыми повязками на папахах ехали тоже хмурые, злобно и недоверчиво поглядывая по сторонам. Один из них, широкоплечий и грузный, с нашивками на погонах, задержал коня у калитки и, подняв высоко плеть, неожиданно крикнул на Федю:

— Чего рот разинул, ворона?

Ехавшие позади захохотали. Федя невольно подался назад,

«Вот еще! — с обидой подумал он. — Кричит, как на большевика. Не видит, что я сам казак... Пьяный, что ли?»

Пошел в хату и рассказал отцу.

— Свои, станичники, или чужие? — спросил отец. — Начнут опять по дворам коней шарить...

Он быстро встал, накинул на себя кожух и вышел. Вскоре вернулся и принялся озабоченно искать что-то в шкафчике.

— Где тут была банка с мазью? — раздраженно крикнул он. — Никогда ничего не найдешь!

Федя насторожился. Отец, обычно добродушный, только тогда подымал шум, когда что-нибудь угрожало его любимой Ласточке. Но тогда не меньше начинал волноваться и Федя.

— А что? Что с конем? — он испуганно вскочил.

Отец не ответил. Найдя нужную баночку, снова поспешил в конюшню. Федя побежал за ним. Ничего особенного с конем не случилось, он немного содрал себе на ноге кожу. Вздыхая, отец тщательно обмыл ранку, смазал ее мазью и, встав, ласково погладил коня. Федя тоже не отходил от Ласточки, расправил ей чолку и похлопывал по отливавшей атласом шее.

— Довольно уже! — отец отстранил его. — Не наскучай коню. Что ты к нему, как репей, пристал?

— А сами? Сами хуже репья липнете. Честное слово! Идите уж в хату, без вас справлюсь.

Он знал, что наступила минута, когда отцу можно говорить все и даже грубить. Ухаживая за Ласточкой, отец всегда становился необычайно добрым. «Как малое дитя», — думал тогда о нем Федя. Но сегодня отец был не в духе. Он не на шутку рассердился и крикнул:

— Вот как дам тебе по потылице! Веди коня за сарай да привяжи его там к дереву. Понял? Да чтоб никто не видал!

Федя оторопел. Смущенно посмотрел на отца, хотел что-то ему ответить, но не нашелся и, надувшись, принялся отвязывать

8*

5la

Ласточку. В это время раздался стук в калитку и кто-то позвал:

— Хозяин!

Они невольно переглянулись. Отец сказал тихо:

— Пойди, посмотри. Кого там еще принесло? — И, взяв из руки Феди повод, он отвел коня в самый темный угол конюшни.

Федя пошел к калитке, открыл ее. Перед ним стоял уже знакомый ему офицер. Теперь он мог разглядеть его лучше. Офицер был давно не брит, черной щетиной заросли его скуластые щеки. На лбу краснел косой свежий шрам — ясный след сабельного удара. Маленькие колючие глаза холодно смотрели из-под хмурых бровей.

— Здесь живет Игнат Тарапака?

— Здесь.

— Зови его сюда.

Он спокойно вошел во двор. Его сопровождал казак.

Федя позвал отца.

— Здорово, Игнат, — офицер кивнул головой.—Не узнаешь? Игнат терялся в догадках, как отнестись к пришедшему.

— Матвей Иванович Юрченко? — неуверенно сказал он.

— Я самый!

— Здравствуйте, — поклонился Игнат.

Он не знал, подаст или не подаст ему офицер руку, но на всякий случай обтер свою руку о полу кожуха. Офицер руки не подал, поправил на голове папаху и спросил:

— Ну, как живешь тут?

— Ничего...

Игнат недоумевал, как ему отнестись к пришедшему: то ли как к гостю, то ли как к случайно заглянувшему к нему человеку. Желая, однако, оставаться хорошим хозяином, он указал на дверь хаты и пригласил:

— Зайдите. Будьте гостем.

— Гостевать будем после, — устало ответил Юрченко, — не до того теперь. Ты мне лучше скажи, как тут у вас в станице? Мы вот кровь проливаем, а вы только и знаете, что митингуете.