вскрикнула Галя. — Как узнала я,, что у нее моя машина, так убить я ее теперь готова. Батька мой так старался! Последние грбши потратил, чтоб мне радость сделать, а она... Я как вспомню, что она мою машину крутит, так мне кажется, что она батькины кости крутит...

— Слушай! — горячо и страстно заговорила Нюра. — Иди до нас, иди, Галя. Иди, чтоб нас было много.

— Кого вас?

— Думаешь, побоюсь сказать тебе? Я теперь ничего не боюсь. Пускай меня убивают, пускай что хотят со мной делают. Все скажу тебе. Пойдешь?

— Я не знаю про что ты. Что случилось, скажи мне.

— Ну вот, ну ей-богу, не знаю, как тебе сказать. Ну... Комсомолка я! Понимаешь? Комсомолка! Вот иди и расскажи теперь всем. — И вдруг ласково:

— Галя, пойдешь с нами? Ты знаешь, у нас кто? Я тебе потом все-все скажу. Пойдешь? Гляди на свою хату. Где машина? Где скрыня? Где кровати? Что у тебя осталось?

Она обвела глазами хату, и взгляд ее остановился на иконах.

— Только святые и остались, — шопотом сказала она.

Галя равнодушно скользнула взглядом по образам.

— Нет, не пойду в комсомол. Что я там не видала? Там

хлопцы. А ты чего пошла? Они на тебя мужскую одежу оденут, скажут: «Косу стриги». Мама мне такой комсомол задаст!

— Галька! — Нюра тревожно посмотрела на нее, и ей уже представилась насмешливая улыбка Оли и послышались ее слова: «Эх ты, не могла уговорить...» — Галька!—повторила она,— как же так? Я на тебя надеялась. Что ж ты, с кадетами будешь?

— Ни с кадетами, ни с комсомольцами. Мне и так... видишь, — она показала вокруг себя. — Кабы я знала, что смогу вот таким, как моя мама, помочь. А что я сделаю? Батька у красных. Бьются, бьются красные, а люди что говорят? Говорят, что скоро уже под Москвой генералы будут. Верь, мы, Нюрка, будем с тобой век нищими.

— Маму тебе жалко? — сердито сказала Нюра. — А сколько таких, как твоя мама? А батька твой что делает? На пуховике лежит да вареники кушает? Значит, пусть нам всегда будет плохо? Да? А ну, посчитай, сколько в станице богатых и сколько бедных. На чьей стороне сила?

— Вот на чьей, — Галя снова показала на свою разоренную хату. — У кого моя машинка, на той стороне и сила.

— А почему у них машинка? — не сдавалась Нюра. — Они один за одного держатся, вот у них и сила. А если нас будет много? Дура ты, ей-богу, ничего ты не понимаешь. А что генералы под Москвой — так это еще неизвестно. Ты ж не была там. Может, белые брешут. Как тебе это сказать? Ну, вся Россия — она как подсолнух, а Кубань, она — как одно зернышко с того подсолнуха.

— Не воображай, — обиделась Галя, — не думай, что я глупей тебя... Я, может, больше, чем ты, за советскую власть, я бы всем кадетам глотку перегрызла!

— Ну, иди и перегрызи. Хватит у тебя, у одной, зубов? А если мы вместе — ты, я, еще...

— Кто еще?

— Ишь какая! Скажи тебе, кто еще. Будешь комсомолкой, тогда и узнаешь. И вовсе не одни хлопцы там. Гляди—мне обрезали косу? Гляди — что на мне — штаны или юбка? Кабы ты знала, кто там, ты бы сразу пошла.

— А кто?

Нюра не ответила. Она с тревогой смотрела на Галю.

— Почему не говоришь? — спросила та.

— Нельзя. Будешь комсомолкой, тогда узнаешь.

— А не буду, так не скажешь?

— Ты как маленькая. Не понимаешь.

Она вспомнила, как недавно сама обижалась на подруг за то, что те не все сразу сказали ей, и повторила олины слова:

— Не обижайся, так в комсомоле...

И долго еще беседовали они. Наконец, Галя сказала:

— Хорошо. Попробую...

Нюра растерялась, — она сама не знала — можно «пробовать» или нельзя, но, боясь, как бы Галя не раздумала, поспешила согласиться.

— Попробуй...

Вдруг Галя повеселела. Вспыхнул прежний ее задор, как и раньше, заискрились ее глаза. Она улыбнулась.

— Чего ты? — удивилась Нюра.

•—■ Тебя подослали ко мне комсомольцы. Да? А потом и меня пошлют кого-нибудь уговаривать?

Нюра не ответила, ждала, что еще скажет Галя, а та (даже ямочки снова заиграли у нее на щеках) все шире и шире улыбалась.

— Разве я так, как ты, буду агитировать? — захохотала она.

— А как?

— Вот гляди как.

Она сделала строгое лицо, подошла к Нюре, схватила ее за руку и горячо зашептала: «Иди, иди до нас! Я не скажу, кто у нас!» Нюра покраснела и, вырвавшись, крикнула:

— Убирайся! Чего надо мной смеешься?

— А ты не обижайся, —■ сдерживаясь от смеха, проговорила Галя, — так у нас в комсомоле...

Нюра еще больше обиделась, но, глянув Гале в глаза, сама не выдержала и захохотала.

— Ох, и артистка!

Вошла галина мать. Нюра посидела еще немного и побежала домой. Встретив Дашу, бросила ей небрежно:

— Передай нашим: Галя согласна. Я ее сразу уговорила.

XXXVI

Наступали рождественские праздники. Школу распустили на две недели, и Нюра стала собираться домой на хутор. Ей особенно хотелось повидаться с Феней, узнать, как она живет.

Накануне отъезда сбегала к Гале. На обратном пути возле дома атамана неожиданно столкнулась с Раей, Мишкой и Симочкой.

— К Леле? — с нескрываемым удивлением спросила Рая.

— И не думала. Мимо иду.

Пошли вчетвером.

— На каникулах будешь в станице или на хуторе? — полюбопытствовала Симочка.

— Не знаю.

— Ты всегда с фокусами, — обиделась Симочка, — с тобой и поговорить нельзя. — И она заторопила приятелей:—Идемте!

— А я и забыл сказать, — сообщил Мишка, — к нам в гимназию новенький приехал. В седьмой класс. Видать, хлопец тертый. Городской. Сразу познакомился и ум свой выставлять начал. Похоже, что в городе из гимназии его выгнали. Может, и 126

с красными якшался, может, еще что. А с морды — ничего. Вы-сокенький, усики пробиваются, волоса назад зачесаны. На казака не похож, фамилия непонятная — Скубецкий. Как раз на последний урок пришел перед роспуском. Хлопцы говорят, сидел в классе, как аршин проглотил. А отвечает так: похоже, что ничего не знает, а тарахтит.